Георгий Данелия

Можно с уверенностью утверждать, что такой сюжетный ход пошел сочинению только на пользу, поскольку буквально напрашивался на комические ситуации в духе: «— В угол поставлю! — Чего?! — То есть, это… пасть порву!»

Вслед за переменой сюжета произошел и добровольный отказ авторов от первоначального названия: «Рецидивисты» звучало слишком сурово и агрессивно. На замену ему из времен «Я шагаю по Москве» всплыл было заголовок «Верзилы», но вдруг Данелию осенило: «Джентльмены удачи»! Это и изящно, и романтично, и иронично. Под новое название был написан и следующий памятный монолог, который главный герой — теперь заведующий детским садом № 83 Черемушкинского района Москвы Евгений Иванович Трошкин — произносит, будучи в образе вора в законе и авторитете по кличке Доцент: «Он кто? Инженер рядовой, и всё. Что у него за жизнь? Утром на работу, вечером с работы. Дома жена, дети сопливые. Ну, в театрик сходит, ну, съездит летом в санаторий в Ялту. Разве это жизнь? Тоска… А ты? Ты вор! Джентльмен удачи! Украл, выпил — в тюрьму. Украл, выпил — в тюрьму… А ты говоришь… Конечно, он завидует!»

Тюремный жаргон, используемый в фильме, в основном подлинный — подсказанный Александром Серым, который был, что называется, в теме. Обозначение «нехорошего человека» изначально тоже соответствовало уголовной действительности — «падла». Однако руководство «Мосфильма» дружно возмутилось, ознакомившись с первым вариантом сценария, буквально пестревшим столь грубым словом. Так и было изобретено несуществующее «блатное» ругательство «редиска», звучащее скорее по-детски, чем по-воровски. В словаре, которому сначала старший лейтенант Славин обучает Трошкина и с которого сам Трошкин дает потом «обратный перевод» Косому, именно неправдоподобная «редиска» прекомично диссонирует со всей прочей жаргонной лексикой.

«Трошкин вошел в номер, прошелся по комнате и, немного успокоившись, сказал:

— Ну, вот что, если мы не хотим снова за решетку, если хотим до шлема добраться — с сегодняшнего дня склоки прекратить. Второе: не играть, не пить, без меня не воровать, жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу по именам, даже когда мы одни. Тебя как зовут? — он обернулся к Хмырю.

— Гарик… Гаврила Петрович.

— Тебя?

— Федя… — сказал Косой.

— Тебя?

— Али-Баба.

— Я кому сказал, клички отставить?

— Это фамилия! — обиделся Али-Баба. — А имя Василий Алибабаевич, Вася.

— Как верблюда, — отозвался Косой.

— А меня… Александр Александрович. Все ясно? — спросил Трошкин.

— Ясно, — нестройным хором отозвались Гаврила Петрович, Федор и Василий Алибабаевич.

Трошкин обвел их усталым взглядом.

— Как стемнеет, кассу будем брать, — объявил он.

— И он пойдет? — Косой кивнул на Али-Бабу.

— И он…

— Так он же на этом скачке расколется, редиска, при первом шухере! — скандально закричал Косой.

Али-Баба насупился, но промолчал.

— Пойди-ка сюда, Федя. — Трошкин поманил Косого пальцем. — Вот тебе бумага, — он подвинул листок бумаги в линейку, лежащий на столе, чернила, ручку с пером, — пиши… — Трошкин встал из-за стола и, шагая из угла в угол, стал диктовать. — Редиска… поставь тире… Нехороший человек. Раскалываться — предавать, сознаваться. Шухер — опасность. Скачок — ограбление… записал?

— Записал, — сказал Косой.

— А теперь, Федя, повтори Васе то, что ты ему сказал, на гражданском языке.

— Хе-хе, — заржал Косой и, заглядывая в листок, как в шпаргалку, медленно перевел: — Так этот нехороший человек… предаст нас при первой же опасности…

— Тики-так, — сказал Трошкин, — то есть… тьфу! Хорошо!..»

А «падлу» авторы сохранили в одном-единственном эпизоде — который за счет этого получился едва ли не смешнейшим в картине.

«— Александр Александрович! — громким шепотом позвал Косой. — А Гаврила Петрович по фене ругается!

— Отставить разговоры! — приказал Трошкин и вдруг заорал на весь город Новокасимск: — A-а!! Ой, нога, нога!!

— Тише ты! — Хмырь в темноте зажал ему рот.

— Этот Василий Алибабаевич… — простонал Трошкин, — этот нехороший человек… на ногу мне батарею сбросил, падла!»

Еще в одной гомерически уморительной сцене полноправно солирует Косой:

«Такси ехало по Бульварному кольцу. Рядом с шофером сидел Косой, на заднем сиденье — Хмырь и Трошкин.

— Этот? — спросил шофер у Косого. — Вон бульвар, вот деревья, вот серый дом.

— Ну человек! — возмутился Косой. — Ты что, глухой, что ли?.. Тебе же сказали: дерево там такое, — Косой раскинул руки с растопыренными пальцами, изображая дерево.

— Елка, что ли? — не понял Славин.

— Сам ты елка! — разозлился Косой. — Тебе говорят: во! — Косой снова растопырил пальцы.

— Да говори ты толком! — закричал на Косого Хмырь. — Александр Александрович, — повернулся он к Трошкину, — может, сам вспомнишь; а то уже восемь рублей наездили… — Хмырь хотел что-то добавить, но машина в этот момент прошла мимо милиционера-регулировщика, и он нырнул за сиденье.

— Пруд там был? — спросил Славин.

— Не было. Лужи были, — отрезал Косой.

— Может, памятник? — подсказал Трошкин.

— Памятник был.

— Чей памятник? — спросил Славин.

— А я знаю? Мужик какой-то.

— С бородой?

— Не.

— С бакенбардами?