Все началось с публикации в петрозаводском журнале «Север» (№ 4, 1974) киноповести Александра Бородянского «Про Борщова, слесаря-сантехника ЖЭК-2». Сочинение предварялось краткой биографией автора: «Александр Эммануилович Бородянский родился в 1944 году в Воркуте. Учился в строительном техникуме. Работал маляром, служил в армии. Последнее время работал проектировщиком в институте “ПечорНИИпроект”. Заочно окончил сценарный факультет ВГИКа. Печатается впервые».
Почти до тридцати лет ничто в жизни воркутянина Бородянского не предвещало, что он станет профессионально работать в кино. По-видимому, его вполне устраивала перспектива хорошей производственной карьеры в родном городе; хотя в то же время у Александра всегда была неодолимая тяга к литературному творчеству — он писал рассказы. По совету друга Бородянский как-то отправил свои сочинения во ВГИК — и был принят на заочное отделение.
Киноповесть «Про Борщова…» выросла из курсовой работы Бородянского, которая поначалу даже не вызвала у преподавателей особого одобрения. Сам автор тоже не придавал этой курсовой большого значения — тем неожиданнее было ее стремительное восхождение к кинематографическим высотам. «Один из однокурсников надоумил: “У тебя сценарий о рабочем — пошли его на профсоюзный конкурс произведений о рабочем классе”. Мне бы никогда это и в голову не пришло. Отправил и… получил поощрительный приз. По времени это совпало с защитой диплома, и мой мастер, прислав поздравительную телеграмму в Воркуту, где я жил, предложил сделать курсовую дипломным сценарием».
Вдохновленный поощрением, Бородянский решил предложить сценарий на киевскую Киностудию им. Александра Довженко, предполагая, что с его кинодраматур-гическим дебютом будет работать дебютант-режиссер. Таковым должен был стать Валерий Сивак, но руководство студии ознакомилось со сценарием и посчитало целесообразным передать постановку более опытному Леониду Осыке. Последний с готовностью взялся за столь благодарный материал и даже оперативно подобрал исполнителя на главную роль — Борислава Брондукова, на ту пору еще малоизвестного украинского актера.
Но тут вмешалось Госкино, где пожелали, чтобы перспективный призовой сценарий ставился на «Мосфильме». Тем более что дебютом Бородянского заинтересовался сам Данелия — мастер, вызывавший всеобщий пиетет.
При первой же встрече Данелия сообщил Бородянскому, что его весьма достойная работа тем не менее требует основательной доработки. «Сценарий Георгию Николаевичу понравился, правда, он говорил: “Это совсем не мое”. В жизни он — пессимист, потому в кино ему хочется оптимизма. Я же по натуре — оптимист, а в кино — наоборот. В этом была сложность, и мы, переделывая сценарий, находили компромисс».
Первым делом заглавному герою сменили имя — у Бородянского сантехника звали Серафимом.
— Это, разумеется, не годится, — со смехом отверг вычурное имя режиссер.
— Ну тогда, может быть, Ефим? — предложил Бородянский.
— Ефим — лучше, — подумал Данелия. — Но тоже не подойдет. Есть в этом имени какой-то еврейский оттенок… Уж лучше назовем Борщова Афоней! — осенило постановщика. — Афанасий Борщов — звучит?
Бородянский согласился, что Афоня — попадание в яблочко.
Дальнейшая переделка действительно шла по пути оптимизации в сторону большего оптимизма, отнюдь не заложенного Бородянским в собственную версию истории про Борщова. И сам-то фильм, рожденный усилиями оптимиста и пессимиста, затруднительно назвать комедией, — а уж если бы на экран перенесли авторский вариант Бородянского, «Афоня» (точнее, «Серафим» тогда уж), вероятно, стал бы произведением, настолько же далеким от какой-либо веселости, как вышедшая годом ранее «Калина красная» Василия Шукшина.
Еще одно основательное исправление коснулось главной героини — медсестры Кати, безответно (вплоть до самого финала) влюбленной в Борщова. У Бородянского сантехник был сравнительно молодым человеком, лишь несколько лет назад вернувшимся из армии; Катя же была зрелой женщиной — и ее увлечение непутевым Борщовым носило не столько романтический, сколько материнский характер. Данелии не могла понравиться такая расстановка, напоминавшая ему о собственной, подчас тяготившей ситуации вынужденного проживания с Любовью Соколовой — типичнейшей как раз «женщиной-матерью». Оптимизма в подобной истории режиссер не видел; другое дело — сделать героиней едва достигшую совершеннолетия наивную девочку. Бородянский предполагал, что ее тогда уж должна сыграть актриса, не отличавшаяся большой красотой, иначе как объяснить внезапный интерес юной барышни к великовозрастному балбесу. Данелия до времени отмалчивался на этот счет.
Лишь во время съемок, когда на роль Кати была утверждена довольно миловидная Евгения Симонова, режиссер спохватился, что сюжет и впрямь несколько теряет в правдоподобии. Тогда они с Бородянским досочинили предысторию Кати: она, мол, влюбилась в Афоню еще в детстве, когда он был положительным юношей и играл в волейбол с ее братом.