А Георгий выбрал искусство. Это было его. И духовное, и душевное. Человек, который умеет рисовать, выбирает то, что ему нравится, естественно. Ну и развивался в этом. У него были довольно интересные наброски и картины. Показывал неоднократно то, что будет сдавать, спрашивал: «А тебе какая больше нравится?» Но я в искусстве не очень понимаю, указывал на то, что мне нравится. Насколько помню, он рисовал в основном то, что задавали в художественной школе. А личное… по музыкальным темам что-то мог нарисовать. Тех же Led Zeppelin, Black Sabbath показывал, хвастался. Но я к этим вещам тогда был равнодушен. Мне другое нравилось.
Учился он средне. Особого интереса к учебе у него не было. Как и у меня. Потом уже только, когда поступил в техническое заведение, у меня появился интерес.
Сидели всегда на задних партах, он и я. За одной партой, бывало. Потому и дневник его этот отчетливо помню. Он же ведь в нем не только карандашом рисовал, но были и разноцветные рисунки какие-то. Когда классная руководительница увидела, то сразу в крик: «Это что такое! Что за безобразие!..»
Это была не тетрадь, это был дневник, в котором уроки записывают, домашние задания, оценки… Потом, конечно, из-за этого дневника поднялся шум. Наш классный руководитель – Галина Семеновна, очень хорошая женщина, молодая, преподаватель физики, пыталась его понять, часто общалась, разговаривала – пыталась найти общий язык, но… не всегда это получалось.
Лучшего друга в школе у Георгия не было. Он был больше сам по себе. Даже когда мы с ним общались, он все вспоминал Васильевский, видимо, больше друзей у него оттуда было. Часто вспоминал и хотел туда уехать жить, что он потом и сделал, в общем-то.
Прозвища «Густав» тогда еще не было. Это я потом уже услышал. В школе звали по имени, или по фамилии, или «Гурьян» иногда звали. Обидных кличек никто не давал.
Так же с нами во дворе гулял, мячик гонял. Но он был не очень спортивный человек. Это его не очень тянуло. Как и книги тоже. Я вот не помню, чтобы он особенно читал. Может, какие-то журналы…
Скорей всего, его больше мама поддерживала, потому что, насколько я помню, отец его был прилично старше мамы, и они немного разные были. Родители его по своей работе, как геологи, были очень интересные люди. Мне удавалось с ними общаться. Дома у них было много всяких разных камней, и они рассказывали, где добывали это или то… Целая история. Мама его находила общий язык с молодежью, а вот отец был более замкнут. Они постоянно ходили в геологические походы.
Он оставался один, но, видимо, не в то время, когда мы здесь учились. Наверное, еще в младших классах. Похоже, его воспитывала бабушка. Про бабушку особо ничего не знаю. Как я понял, ей уже тогда было под 90 лет. Сидела у окна, в некоторых ситуациях была недовольна чем-то…
Видно было, что отец Георгия – человек интеллигентный. Не могу ничего сказать про схожесть характеров. Но у Юры характер-то был. Он очень был упертый, если честно сказать. Если он чего-нибудь задумывал, то тяжело было переубедить. Он стоял упрямо на своей точке, и все. Он много не говорил – просто делал. Даже когда классной руководительнице что-то не нравилось или она его просила что-то сделать, так или эдак, то он говорил: «Нет», – и хоть что ты с ним делай. Всегда пытался добиться своего».
В 1976 году Георгий Гурьянов поступил в училище им. Серова (ул. Пролетарской диктатуры, дом № 5) на архитектурный факультет.
Владимир Дайбов:
«Поступили мы с Гурьяновым в Серовское училище в 1976 г. Вместе учились только первый курс, но особо тесно с ним не общались, потому как я пришел после армии и большинство студентов были намного меня моложе, интересов общих у нас было немного. Георгия я помню как человека застенчивого, со своеобразной манерой рисования: сухой, конструктивной. Держался он особняком ото всех, поэтому наблюдал я его только со стороны.
Волосы Георгий носил длинные, хорошо помню школьный пиджак.
Был у него один товарищ, с которым они вместе учились еще в художественной школе, и после первого курса их отчислили обоих. Небольшого роста мальчик. Они с Гурьяновым держались как-то особняком, всегда садились рядом и работали похоже, несколько манерно. С какой формулировкой они ушли или их отчислили – не могу сказать. И еще, мне кажется, тот мальчик имел на Гурьянова влияние.