Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

Посылка Вам — будет беспременно. Вся задержка была в занятости жены. Это она ведает, а она была нездорова и пр. Мне известно, что для Вас уже лежат: пальто драповое, синий костюм летний, рубахи, что-то еще из белья и ботинки (как Вы любите без завязок, к черту завязки, это здесь называется «лоферы»), галстуки. Но ничего еще нет для И. В. А американка наша милая уже в деревне.[209] Но клянемся, что из деревни пойдет (там доставать все это гораздо легче, оттуда вещи Вам и ушли в прошлый раз). Так что отсюда пойдет Вам. А потом уж из деревни. В конце июня жена переедет туда, а я 1-го июля туда прибуду и буду тоже следить за этим делом. Как жена вышлет (на днях) извещу Вас. Читаю (не без улыбки сострадания) о том говне, которое происходит вокруг «Ренессанса» (позднего),[210] —- снижаемся постепенно до уровня помойных ям и даже ниже «ватерлинии» В статье о Цветаевой (в кн. 37)[211] я мимоходом говорю об отзыве о ней Ширяева.[212]

То, что помирились с Адамовичем — хорошо. Лучше же мириться, чем ссориться, тем более, что Адамович не Мельгунов, не Керенский, на российский престол не претендует и вообще человек умный. Кстати, поговорите с ним — может, он напишет ч<то->н<ибудь> для НЖ. Редакция НЖ ничего не имеет против Адамовича. В Берлине в свое время ходил такой анекдот: Торгпредство ничего не имеет против Рабиновича. А Рабинович имеет дом против Торгпредства. Итак, поговорите с ним. Нам интересней — темы литературные, а не философические. Может быть, он напишет — по поводу статьи Ульянова?[213] Я в статье о Цветаевой тоже касаюсь Ульянова и его темы.[214] Мне представляется нужной эта тема — пусть мы стары, пусть мы уходим — но даже «баттан ан ретрэт» *(Battant an retraite (фр.) - отступая) — надо бить наступающего хама... Согласны?

Нам прислали воспомин<ания> об Ахмат<овой> и Гум<илеве> — небезынтересные (Неведомская),[215] она жила с ними рядом в деревне, там есть ненапечатанные экспромты Гум<илева>. И вообще — интересно, хоть и очень в тумане.

Итак, Георгий Владимирович, подумайте об антологии и отпишите мне, пожалуйста, будете ли писать. Подумайте и о статье по поводу Ульянова. А — нет. Поговорите с Адам<овичем>. Пусть он этим «начнет карьеру» в НЖ. К тому же мы и платим что-то. Не только слава, но и добро...

О книге И. В. хочет написать Юрасов.[216] Мне представляется это интересным. Он — новейший эмигрант. И ему книга оч<ень> понравилась. Он сказал мне, что с большим удовольствием напишет. Я книгу еще не читал. Не дохожу, увы, но прочту обязательно. Ну, кажется, написал обо всем и заслужил тем всяческие индульгенции. Когда-нибудь напишу Вам, как за три недели до смерти наш Великий Муфтий писал мне — «обожаю подхалимаж, как Сталин. Даже больше, чем Сталин».[217] И с эдаким «легким» посошком отправился в загробное странствие. Ох, грехи наши тяжкие...

Сердечный привет, дружески Ваш

Роман Гуль

И. В. цалую ручки.

34. Роман Гуль - Георгию Иванову. 18 июня 1954. <Нью-Йорк>.

18 июня 1954

Дорогой Георгий Владимирович,

Только два слова. Мое письмо Вы, наверное, уже давно получили. Думаю, что от Вас вскоре придет ответ. Посылаю Вам за второй присыл — тридцать долларов (Вы так хотели иметь мой автограф!). Как видите, ничто не вычтено (даже за те два стиха, кот<орые> снимаете — не полностью). Прежде чем послать Вам корректуру, шлю Вам переписанное на пишмаш. Очень прошу все проверить, что надо — поправить, и вернуть мне по возможности пар ретур дю курье (хотя это уже и не так чертовски спешно, но мне бы хотелось получить ДО моего отъезда в деревню). Для ускоренья посылаю четыре междкупона.

А за сим крепко жму Вашу руку и цалую ручки Ирины Владимировны.

Дружески Ваш исполнительный член редакции

<Роман Гуль>

 * Par retour du courrier (фр.) — с обратной почтой.

35. Георгий Иванов - Роману Гулю. 21 июня 1954. Париж.

21 июня 1954

28, rue Jean Giraudoux

Paris XVI

Дорогой Роман Борисович,

За Ваш «автограф» – широкое русское мерcи. Но малость сконфужен – из «стихов» первого присыла можно печатать только два. Остальные, в переписанном виде, оказались переписанными еще паршивей, чем когда я их отсылал. Это, впрочем, будет обязательно исправлено: я рассчитываю к чертовой дюжинe прилагаемого «Дневника» добавить до 20, ну если не дотяну к сроку, до 18. Hо дайте мне, пожалуйста, возможно больший срок – для стихов, а также для статейки об антологии и о прочем. Это будет именно небольшая статейка, а не голая рецензия об антологии. И на этот раз, если внезапно не помру, я хочу обязательно доставить ее к очередной книжке. Я коснусь и Ульянова и «проблемы» новой и старой эмигрантской литературы. Kажется, ничего себе получается. Но будьте милым, сообщите настоящий срок – и для статейки и для стихов.[218].