Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

которым я чрезвычайно дорожу лично для себя, а не по соображениям рекламы. Ох, чушь пишу, но «войдите в положение». Так черкните как и что поскорей, тогда «в зависимости от обстоятельств» и объяснимся насчет, что можно и что невозможно смягчить. Переписано в четыре перышка, но тупыми карандашами. Но опять переписывать нет ни времени, ни сил.

Обнимаю Вас

Ваш Жоржа

94. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. <Декабрь 1955>. Йер.

 <Декабрь 1955>

Дорогой Роман Борисович,

Вот в страшной спешке и такой же безграмотности переписанная заметка об Адам<овиче>.

Мы оба больны - и ох, нелегко мне это далось, по Жоржиным черновикам. У него грипп и ни о чем говорить он не может.

Поздравляем Вас все же обоих с Мерри Кристмесом [653]  - повеселитесь, пожалуйста, на Рождество - за нас и за Вас.

И еще пройдитесь «острым карандашом» по заметке об Адам<овиче>. У меня жар и я, наверно, напутала. Приглядите, это просьба Жоржи. Он в претензии не будет. Напротив - благодарен.

Еще желаем веселья и праздничных и елочных радостей

Ваша И. О.

95. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Декабрь 1955 - начало января 1956>. Йер.

 <Декабрь 1955 - начало января 1956>

Дорогой коллега,

По-видимому, Вы опять на меня надулись и негодуете – результат чего Ваше молчание. Я же чуть не сдох, пиша «Мандельштама», и еще истратил марок на 600 франков и бумаги – два блока по 140 франков, не считая обыкновенной. И даже не получил открытки с подтверждением, что Вы «Мандельштама» и «Адамовича» получили.

Ну хорошо – надеюсь, что на это – глубоко примирительное послание – Вы, хоть и заняты теперь пышными новогодними банкетами, найдете время, чтобы черкнуть мне обратной почтой несколько слов. К строфе «Когда американец Гуль»[419] выплыла из «черных коридоров сна" вторая

Воскликнул он – я не умру!
Я даже и не испугался.
И отлежавшись поутру
Он безмятежно улыбался.[654]

Тоже чтобы Вас умиротворить – посылаю Вам часть грядущего Дневникa[655]. Интересуюсь мнением. По-моему, есть кое-что хорошенькое. Напишите, что Вы думаете.

Политический автор ушла гулять с графиней Замойской[656] – да, вот какое в нашей богадельне «опщество». Но, зная его настроения, кланяюсь Вам обоим от нее и желаю счастья в Новом году.

Ваш Г. И.

1956

96. Георгий Иванов - Роману Гулю. 17 января 1956. Йер.

17 января 1956

Beau-Sejour

Нуeres (Var)

Дорогой Роман Борисович,

Уж не больны ли Вы? Или что? «Все сроки прошли» — и для ругательных и для примирительных весточек от Вас. Надеюсь, что Вы в добром здравии и просто плюнули на нас в вихре нью-йоркской суеты. Что весьма с Вашей стороны «низко». Ведь — в конце концов — мы не только Ваши «близкие сотрудники», а не менее — и это для меня более существенно — друзья.

До чего дошло дело — даже о том, что мои рецензии попали в эту книжку, я узнал, сперва из письма М. М. Карповича, а потом из объявления. А от «нашего Гуля» — хоть бы плевок par avion.

Между прочим, Карпович написал мне, что знал Мандельштама подростком в Париже. Это чрезвычайно интересно: никто, каков он был в 16 лет, не знал. Сделайте доброе дело: по<д>бейте М. М., чтобы он об этом рассказал печатно, хоть на двух страничках. Это будет настоящий «вклад» в историю русской поэзии и заслуга для Нового Журнала [657]. А то перемрем мы все — и будут наши потомки «изучать» биографию такого чудного поэта по вранью разных Маковских и рыжих мерзавцев...

Ну, обнимаю Вас, хотя Вы и с....я. Буду 24 числа ждать — наверняка! — ответа от Вас — сегодня 17-е, как раз «обратной почтой».

«Есть же Бог, есть честь», как любил восклицать Аким Волынский. [658] Ну вот, И. В. кланяется. Ваша, Вами оскорбленная,

Жоржа

97. Роман Гуль — Георгию Иванову. 21 января 1956. Нью-Йорк.

21 января 1956 года

Дорогой Георгий Владимирович,

    ПРЕЖДЕ ВСЕГО, КОНЕЧНО, СТИХИ:

Мы с Георгием Ивановым восстановим дружбу наново!
Это будет дружба новая! Ах, люблю же Иванова я!