Георгий Скорина

– Купец Отто из Любека, – ответил торжествующе Рейхенберг и, подойдя к двери, распахнул ее. – Войдите, герр Отто. Пан ректор желает говорить с вами.

Когда к столу, покрытому алым бархатом, подкатилась кругленькая фигурка дядюшки Отто, зал наполнился шумом и движением.

С изумлением, почти с отчаянием Георгий взглянул на Кривуша. Он искал его взгляда, надеясь прочесть в нем разгадку этой неожиданной и странной истории. Но Николай глядел в сторону, и лицо его, казалось, не выражало ничего.

– Это твоя рука? – спросил ректор у дядюшки Отто, указывая на расписку.

– Моя.

– Можешь ли ты принести клятву перед распятием, что написанное здесь – правда?

– Могу.

– Дядя Отто… – взволнованно начал Георгий.

– Франциск, – прервал его ректор. – Вина твоя подтверждается. Ты признаешь ее?

Георгий едва успел перевести дыхание, как Кривуш, перепрыгнув через нижнюю скамью, оказался посреди зала.

– Нет! – крикнул он. – Виновен не Франциск.

– Кто же? – крикнул Глоговский.

– Кто? – спросил ректор. – Назови его имя.

Кривуш, выждав, пока затих в зале шум, ответил громко и спокойно:

– Виновен я… И чтобы доказать это, прошу разрешения задать купцу Отто несколько вопросов.

– Говори, – разрешил ректор.

– Дядя Отто! До этого случая подозревали ли вы Франциска в чем-либо бесчестном?

– О, нет, – ответил купец. – У меня нишего не пропатал… Он был шестный юнош.

– Хорошо, – сказал Кривуш. – Кто сообщил вам о том, что некая пани купила эти кружева и велела отнести их к ней в дом?

– Отлишно помню, – сказал Отто. – Это быль ты…

– Так, – продолжал Кривуш. – А помните ли вы, что два дня спустя мы пришли к вам в лавку и Франциск спросил вас, получили ли вы деньги за кружева?

– Я не забыль это…

– И вы ответили, что получили все сполна и показали два золотых?

– Я так сделаль, потому што полючиль мои деньги от милостивый герр риттер фон Рейхенберг…

– Вы сказали об этом Франциску?

– О, нет! Герр риттер приказаль никому не кофорить…

– Достаточно, – прервал немца Кривуш. – А теперь пусть позволит мне высокое собрание разъяснить эту прискорбную историю.

И он подробно изложил все, заявив, что кружева нужны были ему, Кривушу, для его дамы. О Маргарите он умолчал.

– Я невольно ввел в заблуждение и купца и Франциска, так как некоторые мои расчеты не осуществились. Однако я уплатил бы эти деньги несколько позже, если бы милостивый рыцарь не поспешил сделать это за меня.

И, отвесив иронический поклон Иоганну, Кривуш сказал:

– Благодарю пана за дружбу. Я верну ему те два червонца. А за свои старания рыцарь заслужил проценты. И я готов уплатить их добрым ударом сабли, как подобает честному польскому шляхтичу.

Прежде чем удар колокола возвестил об окончании диспута, Кривушу было объявлено о том, что он предстанет перед университетским судом.

Георгий бросился к другу:

– Николай! Я выступлю на суде. Докажу, что ты честен…

– Ах, Франциск, – перебил его Кривуш. – Все равно мне не избежать геенны огненной. Не будем больше говорить об этом. Я заказал Берке поистине княжеский ужин. Зови же Вацлава, и пойдем праздновать твою победу.

Когда друзья, пробившись через толпу возбужденных студентов, заполнивших коридоры, выбрались на уже потемневший двор, их остановил Коперник.

– Поздравляю тебя, Франциск, – сказал он тихо, – и хочу дать добрый совет… Уезжай из этого города. Они не простят тебе.

– Бежать? – воскликнул Георгий.

– Да, – сказал Коперник. – Иначе ты погибнешь. Разве ты не видишь, что и на нашей польской земле рыщут агенты инквизиции.

– Но здесь живут друзья мои… Моя невеста… Могу ли я покинуть их?

– Ты должен это сделать, если действительно любишь науку. Я также уезжаю отсюда.

– Куда же мне идти? – спросил Георгий.

– Планета наша велика, – улыбаясь, ответил Коперник и, обняв юношу за плечи, отвел в сторону. – Ты хотел изучать медицину, – тихо сказал он, словно собираясь сообщить нечто такое, что надобно уберечь от огласки, – отправляйся в Падую. Я дам тебе письмо к большому ученому и моему другу, профессору Мусатти. Ты будешь учиться у него.

Уехать в Италию! Кто из схоларов не мечтал об этой стране прославленных ученых, ваятелей, живописцев! Не раз Николай Коперник в тесном кружке друзей-учеников рассказывал о своих странствиях по этой солнечной стране. В воображении вставали величественные колонны Римского форума, прекрасные венецианские каналы, чудо-дворцы Флоренции и Милана. Видеть все это хотелось. Но еще больше Италии юношу, так мало знавшего родину, манило другое.

– Знаю, – сказал Коперник, пристально глядя в глаза Георгия и как бы читая в них его мысли. – Мне говорил пан Ян о твоем благородном желании вернуться на родину. Подумай, что принесешь ты ей сейчас?

– Нет, – ответил Георгий. – Сегодня, пан Николай, на диспуте… я клятву дал жизнь посвятить служению братьям моим, принести им свет грамоты…

– Задача сия высока, – негромко сказал Коперник, – трудна и опасна. Ни в чем правители так не боятся истины и не мстят за нее, как в просвещении поспольства. Где хочешь найти ты наставников и защитников дела своего? – спросил он.