Понимаете, я долго прозревал, и постижение мое шло, конечно, очень медленно. Вначале я решил, что эта организация примазалась к нашему правозащитному движению, использует его, поставляя наивным американцам туфту и получая от них деньги. Это типично семейное предприятие, связанное кумовством, замужествами, давнишними дружескими связями. Что они в контакте с КГБ я как-то не верил, хотя такие разговоры ходили. То есть я понимал, что, скорее всего, есть какие-то внедренные кадры, и обсуждал это с Романовым. Он ответил так, что, мол, мы принимаем все меры защиты, и у нас методы проверенные и испытанные, но все равно, полностью, конечно, исключать инфильтрации нельзя. У них был в Нидернхаузене какой-то закрытый сектор, центр, куда допускались только очень проверенные люди. Существует ли он сейчас – я не знаю, но они там по городу ходят. Постепенно я пришел к выводу, что это был филиал КГБ на Западе. Сейчас разведки не могут работать изолированно. Им нужен, как это называют в космических кораблях, «переходной вестибюль», где одевается космический скафандр перед тем, как человек переходит в другую среду. Это одна задача. Но я думаю, что другая задача КГБ была – использовать НТС для борьбы с инакомыслящими. Юрий Галансков – был их член, так и умер в лагере
[397]. Якиру и Красину грозили 64 статьей[398]за связь с НТС. Меня лишили гражданства. Я был, конечно, председателем «Международной амнистии». Но с точки зрения закона – что я делал антисоветского? Вступался за Сахарова, за других людей. Так ведь это законом не запрещено. А вот забрав мою переписку с «Посевом», они могли доказать мою связь с НТС, что для Андропова было основанием для лишения меня гражданства. То есть, понимаете, как для КГБ удобно: сама связь с этой организацией была криминал, так что можно было легко посадить за нее. Ну, а то, что они во время войны сотрудничали с гитлеровцами, было очень удобно для дискредитации всех, кто был с ними связан.Наташу дважды останавливали на улице Нидернхаузена непонятные люди, то ли НТС, то ли КГБ, и предлагали «поговорить». Она отвечала, что позовет полицию.
Потом была переписка, в которой я потребовал расчета за книги. У них были все права на мои произведения, и на 75 лет. Но раз у нас такое политическое противостояние, я хотел, чтобы права вернулись ко мне. Они отнекивались, бумаги мне не посылали и всячески оттягивали отказ от прав. Тогда я обратился к западным издателям с компьютерным письмом о том, что мои отношения с «Посевом» разорваны, и прошу их отказаться от договоров с этим издательством. Все западные издательства это сделали. А теперь Гольдман
[399]проставил мой мировой копирайт, так что будущие договора будут заключаться прямо со мной.А с гонорарами выяснилось, что пока я жил в России, они присваивали себе львиную часть моих гонораров, да и не только моих.
А кто проверит? Человек сидит в России за железным занавесом и вынужден им верить. А они присылают отчеты. Потом я установил, обратившись в издательства, сколько, на самом деле, денег они зарабатывали на мне
(ГВ).
