Георгий Владимов: бремя рыцарства

Военная ситуация ясна: только Кобрисов может быстро и с минимальным количеством потерь захватить Предславль. Но начинаются генеральские интриги, зависть, мелочные расчеты, неуемное честолюбие. Каждый командарм-украинец хочет освободить город. Но все вместе они скорее готовы смириться с тем, что это сделает кто-то «из своих», украинских командармов, а не «чужой» – русский Кобрисов, даже если его маневр спасет десятки тысяч солдатских жизней. Какова роль Смерша в этом – остается недоговоренным, но конец книги ясно показывает, что эта роль велика. Кобрисова отстраняют от наступления на Предславль, обязуя атаковать маленький городок Мырятин[469], который, как он предполагает, будут яростно защищать советские военнопленные, воющие на стороне гитлеровских войск. Не перенеся унижения, предвидя бесполезные солдатские жертвы и чувствуя отвращение к участию в гражданской войне, Кобрисов отказывается проводить операцию.

Последствия бунта сказываются сразу: его отзывают в Москву. Недалеко от столицы генерал со своей свитой – адъютантом, шофером и ординарцем – делает последний привал на Поклонной горе. И здесь неожиданно из черного горла хрипящего над картофельным полем репродуктора Кобрисов узнает, что его войска штурмовали и захватили Мырятин и что он оставлен командующим армией, награжден звездой Героя Советского Союза и повышен в звании, став генерал-полковником. Что задержало его отставку, остается неясным самому генералу: бюрократическая ли машина, еще не прожевавшая приказа о снятии; Сталин ли, в смутных надеждах Кобрисова понявший суть происшедшей несправедливости; или, как чувствует его исстрадавшаяся душа, Некто, знающий, что хватило в этой жизни обид и унижений? С потрясенным генералом делается истерика: «Складывается ситуация, преисполненная глубокого эпического трагизма… лично Кобрисов потерпел поражение – его тактические планы были отвергнуты и все было сделано вопреки им. Но, с другой стороны, он не может не радоваться тому, что освобождена еще какая-то часть родной земли, что армия, которую он пестовал, одержала победу и отмечена в приказе Верховного Главнокомандующего. Поэтому его реакция на сводку Информбюро двойственная – тут и радость, тут и горькие слезы»[470].

Но среди своей пляски «на костях» (3/367) Кобрисов вдруг вспоминает тюремного следователя, предлагавшего ему при освобождении кусок «довоенного» сливочного торта. И хотя тогда голодный генерал с достоинством отклонил жирную сладость, сейчас к нему приходит леденящее осознание, насколько цепко система держит его в заключении:

«А все-таки вмазали они тебе этот торт, – сказал себе генерал. – Было и впрямь, как тогда, предощущение противной сладости на губах, сползающих с носа и подбородка липких сгустков. – Нравится? И кушай на здоровье!» Тут ему вспомнились его предчувствия, что с этим Мырятиным непременно должно связаться что-то роковое для него… (3/365)

В этот момент Кобрисов принимает судьбоносное и роковое решение: презрев визит в Ставку, вернуться на фронт к своей поредевшей армии. Но его вторичный бунт карается убийством:

…от Поклонной едут на погибель, ведь никакой армии у Кобрисова уже нет, он играет со смертью, за такое его возвращение эти бандюги, считающие, что с ним «хорошо расплатились», его по голове не погладят (письмо А. Немзеру от 25.11.1994, FSO. АП).

Это письмо было написано Владимовым в 1994 году, когда роман еще не был окончен. В нем звучат именно те слова, которые произнес потом в полной версии текста смершевец Светлооков, посылая в машину «шальной» артиллерийский снаряд.

…Ведь расплатились же с вами! Неужели мало? Звезду на погон и Звезду на грудь – фактически за одну только переправу… за один лишь замах! Другой бы доволен был выше головы, а вам подавай – Предславль!.. Один бог знает, как я вас уважаю. Но ведь правду говорят: жадность фраера губит! (3/379)

Снаряд убивает сидящих в машине генеральского адъютанта, шофера и ординарца, чьи жизни кончаются не в бою, но как в строчках глубоко любимого Владимовым поэта: