Георгий Жуков: Последний довод короля

Невооруженным глазом видно, что заказанная Жуковым дата захвата Юхнова — 11 января 1942 г. — есть не что иное, как проекция на подчиненных указаний Ставки ВГК. Впоследствии этот срок постоянно сдвигался, т. к. под Юхновом подошедшие к нему стрелковые соединения завязли в позиционных боях. Строго говоря, кавкорпус Белова не был повернут от конечной цели наступления, а выполнил маневр, который моряки называют «коордонат»: за поворотом примерно на 90 градусов на Мосальск последовал поворот на Вязьму также на 90 градусов. Фактически кавалеристы не меняли направление своих действий, а обходили крупный узел сопротивления немцев. Выход на тылы мосальской группировки противника был побочным продуктом этого маневра. Сам Юхнов войска 49-й армии заняли только 5 марта 1942 г. после тяжелых позиционных боев.

Период собственных позиционных боев под Юхновом П.А. Белов в своих воспоминаниях перекрывает рассказом о выгнанных на мороз немцах. Вообще это своего рода маячок: если мемуарист вдруг съезжает от действий своего соединения или объединения в целом к мелким тактическим эпизодам или к «психическим атакам эсэсовцев с закатанными рукавами», то в данный период явно было что-то важное, но нежелательное для описания в деталях. Чтобы придать весомость своим словам, командир 1-го гвардейского кавалерийского корпуса процитировал все тот же кусочек исследования Блюментрита, который впоследствии использовали В.В. Бешанов и начальник разведотдела корпуса А.К. Кононенко. На самом деле никакого чуда не произошло: оправившись от шока начала декабря 1941 г., немецкое командование приняло ряд решительных мер по восстановлению целостности фронта. Более того, перевод Блюментрита из штаба 4-й армии в Генеральный штаб совершенно непохож на скандальное смещение Гудериана или фон Бока. Блюментрит по итогам оборонительного сражения под Москвой 16 января 1942 г. получил звание генерал-майора, пошел на повышение, а 26 января 1942 г. получил награду, известную среди немецких военных как «партийный значок для близоруких» — Германский крест в золоте. Им награждались только за боевые заслуги, а прозвище свое награда получила за крупную свастику на белом фоне в центре. О полученном повышении и награде Блюментрит в своем исследовании скромно умолчал. Видимо, в период написания «Московской битвы» он не считал нужным афишировать свои собственные заслуги на службе фюрера. В его повествовании отчетливо не хватает рассказов о том, что он с детства ненавидел нацистов, был диссидентом с момента прихода Гитлера к власти, а в свободную минуту в штабе любил слушать Би-би-си. В конце своего повествования он все же не удержался и приписал немецким солдатам подпись под картиной о походе Наполеона на Москву: «Они ворчали, но все же следовали за ним!» В общем, ворчал вермахт и лично полковник Блюментрит, а успехи случались сами собой, русские постоянно в поддавки играли. Все это звучит просто смешно, особенно сейчас, когда стали известны многие детали январских боев на московском направлении. Особенно трогательно звучат слова о сгинувшем в болотах на страницах исследования Блюментрита кавалерийском корпусе, в то время как конники Белова стали на несколько месяцев участниками тяжелых боев под Вязьмой. Правда, уже после того, как сам начальник штаба 4-й армии получил повышение.

Однако еще до того, как Блюментрита повысили, произошел ряд важных событий, которые он не счел нужным внятно описать в своей исторической работе. Прежде всего, следует отметить, что кризис на правом фланге немецкой 4-й армии возник, по крайней мере, за две недели до того, как кавалеристы П.А. Белова вышли к Юхнову. Фон Бок записал в своем дневнике 15 декабря 1941 г.:

«Трудные переговоры с Гудерианом о разрыве к западу от Тулы. Он отверг все предложения о закрытии разрыва с юга. Я передал в его подчинение оставшиеся части 137-й пехотной дивизии из 4-й армии и подчеркнул необходимость отправки чего-либо, неважно насколько слабого, на лыжах или каким-либо другим методом в Одоево»[116].