Гепард

И вот он в Доннафугате — стоит со своим серым холщовым саквояжем и настороженно оглядывается, изучая невзрачную улицу, посреди которой его высадили. Надписи «Проспект Виктора Эммануила», выведенной синими буквами на белой стене полуразвалившегося дома напротив, явно недостаточно, чтобы убедить его в том, что это место и край, покинутый им месяц назад, — одна и та же страна; ему не хватает смелости обратиться с вопросом к кому-либо из крестьян, подпирающих, точно кариатиды, стены домов: он уверен, что его не поймут, и боится, как бы из него не выпустили дорогие ему даже в расстроенном состоянии кишки.

Когда Франческо Паоло подошел к нему и назвал себя, он не поверил ему, решив, что настал его смертный час, но честное лицо рослого светловолосого юноши и скромное достоинство, с каким тот держался, подействовали на него успокаивающе; по-настоящему же пьемонтец овладел собой лишь после того, как услышал, к своему удивлению, что его приглашают остановиться во дворце князя Салины. Путь в темноте до дворца показался бы приезжему длиннее, если бы не поединок самых церемонных в Италии политесов — пьемонтского и сицилийского, — начавшийся сразу из-за легонького саквояжа и закончившийся тем, что претенденты на рыцарство несли его вместе.

В первом из внутренних дворов княжеского дворца держали караул полевые стражники, и при виде их бородатых лиц душу шевалье ди Монтерцуоло снова наполнил страх, однако вскоре его развеяли сдержанное радушие князя и очевидная роскошь апартаментов. Отпрыск незнатного дворянского рода, живший в гордой бедности у себя в пьемонтском поместье, он, к великому своему смущению, первый раз в жизни оказался на положении гостя знатного дома. Кровавые истории, которых он наслушался в Джирдженти, зловещий вид городка, куда он приехал, и «наемные убийцы» во дворе (а кем же еще они могли быть?) внушали ему страх, так что к ужину он спустился, терзаемый, с одной стороны, робостью человека, попавшего в непривычную для него обстановку, а с другой — ужасом невинной жертвы, напоровшейся на разбойничью засаду.

За ужином он хорошо поел — впервые с тех пор, как ступил на сицилийские берега. Миловидность девушек, степенность падре Пирроне, безупречные манеры дона Фабрицио убедили его в том, что дворец в Доннафугате не был пещерой разбойника Капраро[64] и что ему, похоже, удастся выбраться отсюда живым. Более всего гостя утешило присутствие Кавриаги, который, как выяснилось, жил здесь уже десять дней и, судя по его виду, прекрасно себя чувствовал; к тому же он оказался близким другом юного Фальконери, что шевалье ди Монтерцуоло, исключавший до этого возможность дружбы между сицилийцем и пьемонтцем, счел совершенным чудом.

После ужина он попросил дона Фабрицио уделить ему время для разговора наедине, поскольку намеревался уехать на следующее утро. Гепард хлопнул его лапой по плечу и улыбнулся самой обворожительной из своих улыбок:

— Полноте, дорогой шевалье. Здесь я хозяин, и вы останетесь моим пленником столько, сколько я захочу. Завтра вы не уедете, и чтобы на этот счет не было никаких сомнений, я лишу себя удовольствия говорить с вами с глазу на глаз сегодня. Поговорим завтра после обеда.

Три часа назад эти слова привели бы милейшего шевалье ди Монтерцуоло в ужас, сейчас же они обрадовали его.

Анджелики в тот вечер не было, и ему предложили сыграть в вист. За карты вместе с ним и доном Фабрицио сели Танкреди и падре Пирроне. Он выиграл два роббера, заработав три лиры тридцать пять чентезимо, после чего удалился в свою комнату, где, отдав должное свежести простынь, уснул спокойным сном праведника.

На следующее утро Танкреди и Кавриаги поводили его по саду, показали картины и коллекцию гобеленов, совершили с ним небольшую прогулку по Доннафугате. В медовых лучах ноябрьского солнца городок выглядел не таким мрачным, как накануне вечером, кто-то на улице даже улыбался, и отношение шевалье ди Монтерцуоло к сицилийскому захолустью постепенно начало меняться в лучшую сторону. Заметившего это Танкреди тут же обуяла типичная для сицилийцев жажда рассказывать приезжим душераздирающие истории — к сожалению, неизменно правдивые. Одну такую историю он преподнес пьемонтцу проходя мимо причудливого здания с фасадом из рустованного камня.

— Это, дорогой шевалье, дом барона Мутоло. Сейчас он пустует, семья живет в Джирдженти с тех пор, как десять лет назад сына барона похитили разбойники.

Пьемонтец содрогнулся:

— Бедный отец! Представляю, какой выкуп ему пришлось заплатить за освобождение сына!

— Ничего он не платил. Дело даже не в финансовых трудностях, а в том, что, как у всех здесь, у барона не было наличных денег. Но мальчика все равно вернули, только в рассрочку.

— Как, как?