Гепард

Княгиня Мария-Стелла вошла в карету, опустилась на голубой атлас сиденья и, насколько возможно, подобрала и оправила шуршащие складки платья. За ней следом поднялись Кончетта и Катерина. Они сели напротив матери, и от их одинаковых розовых платьев пахнуло тонким фиалковым ароматом. Затем экипаж на высоких рессорах резко накренился: это тяжело ступила на подножку нога дона Фабрицио. Теперь в карете нельзя было пошевельнуться: вздымавшиеся волны шелка, сталкивающиеся металлическими обручами кринолины почти закрывали лица; шелковые башмачки барышень, золотисто-коричневые туфельки княгини, огромные лаковые туфли князя с трудом умещаясь на тесном пространстве пола, мешали друг другу, и трудно было разобрать, где чьи ноги.

Но вот подножка с двумя ступенями закинута. Лакей, получив приказ: «Во дворец Понтелеоне!», занимает место на козлах, конюх, державший поводья, отступает в сторону, кучер едва слышно прищелкивает языком, и карета трогается — семья Салина отправляется на бал.

Палермо в то время переживал очередной период бурной светской жизни: бесконечные балы следовали один за другим. После появления пьемонтцев, злодеяния на горе Аспромонте[74] и миновавшей угрозы экспроприации и насилия двести человек, составлявшие высший свет, непрестанно собирались в одинаковом составе, чтобы поздравить друг друга с тем, что они все еще существуют.

Разные и в то же время одинаковые приемы стали настолько частыми, что семейство Салина, дабы не тратить время на почти ежевечерние поездки из Сан-Лоренцо в Палермо и обратно, перебралось на три недели в свой городской дворец. Женские наряды привозили из Неаполя в длинных черных, похожих на гробы коробках; по дому сновали модистки, парикмахеры, сапожники; задерганных слуг гоняли с отчаянными записками к портнихам. Предстоящий бал во дворце Понтелеоне для всех был самым важным в этом коротком сезоне по причине высокого положения хозяев, роскоши их дворца и большого количества приглашенных, но для княжеской четы Салина он был важен вдвойне, поскольку на нем они намеревались представить свету невесту своего племянника — прекрасную Анджелику.

Было еще только половина одиннадцатого вечера — слишком рано для таких гостей, как Салина, которых положение обязывало появляться на балу, когда веселье уже в полном разгаре. На этот раз, правда, они решили поторопиться, чтобы быть уже на месте, когда прибудут отец и дочь Седара (бедняжки, не разбираясь в тонкостях этикета, наверняка явятся точно в указанное на красивом картонном приглашении время). Добыть такое приглашение для них, людей никому не известных, стоило определенных усилий, и княгиня Мария-Стелла, взявшись за эту миссию, нанесла за десять дней до бала визит Маргерите Понтелеоне. Все, разумеется, прошло гладко, тем не менее по милости Танкреди в нежные лапы Гепарда впилась очередная заноза.

До дворца Понтелеоне было недалеко, лошади в темноте шли шагом. Улица Салина, улица Вальверде, спуск деи Бамбинаи — такой веселый днем с восковыми фигурками на прилавках и такой мрачный ночью. Звон подков отдавался эхом в черных стенах домов — спящих или притворявшихся спящими.

Девушки, этот особый народ, для которых бал — праздник, а не утомительная светская обязанность, радостно переговаривались вполголоса; княгиня Мария-Стелла ощупывала сумочку, желая убедиться, что она не забыла флакончик с нюхательной солью; дон Фабрицио предвкушал, какой эффект произведет красота Анджелики на тех, кто увидит ее впервые, и как те же люди, слишком хорошо знавшие его племянника, воспримут известие о выпавшей ему удаче.

И только одно омрачало приятное ожидание князя: что за фрак будет на доне Калоджеро? Не тот, надо надеяться, в котором он явился тогда к нему в Доннафугате? Позаботиться о фраке князь поручил племяннику, и Танкреди передал будущего тестя в руки лучшего портного и даже присутствовал на примерках. Судя по всему, причин для беспокойства нет, хотя Танкреди и сказал ему на днях по секрету: «Фрак сидит как положено, но отцу Анджелики не хватает шика». С этим не поспоришь. Зато Танкреди дал слово, что Седара будет чисто выбрит и обут в приличную обувь, а это уже кое-что.

В конце спуска деи Бамбинаи против апсиды церкви Святого Доминика карета остановилась: послышался хрупкий звон колокольчика, и из-за поворота появился священник с дароносицей. Идущий перед ним служка нес в левой руке толстую зажженную свечу, а правой изо всех сил звонил в серебряный колокольчик; второй служка, следовавший позади священника, держал над его головой белый, вышитый золотом зонт. Это шествие могло означать только одно: в одном из наглухо закрытых домов лежит умирающий, ждет последнего причастия. Дон Фабрицио вышел на тротуар и опустился на колени, женщины в карете перекрестились, звон колокольчика стал таять, удаляясь по переулку в сторону церкви Святого Иакова, экипаж тронулся, везя своих седоков, омраченных напоминанием о бренности жизни, к уже близкой цели.