Гептамерон

– Господи, прими в руки твои дух того, кто не пожалел жизни своей, чтобы тебя прославить!

Дворянин по имени Жан, видя, что друг его совсем изнемог, кинулся к нему и обнял его, пытаясь защитить, но в эту минуту один из неприятелей ударом сзади отсек ему обе ноги. Тогда он громко воскликнул: «Идем, капитан, идем в рай, к тому, за кого мы пролили нашу кровь!» – и последовал за своим военачальником, чьим неизменным другом он был в жизни. Видя, что он уже бессилен помочь им обоим, верный турок, пораженный пятнадцатью стрелами, кинулся к берегу, крича, что он один остался в живых, и стал умолять, чтобы его взяли на борт, но вероломный военачальник отказал ему и бросил его на произвол судьбы. Турок, однако, был хорошим пловцом – он кинулся в море, и в конце концов его подобрали на маленькое суденышко; а потом, спустя некоторое время, ему удалось оправиться от ран. Благодаря ему-то всем и стало известно, какой благородной смертью пал капитан и как недостойно вел себя его спутник. Когда король и знатнейшие люди страны узнали об этом, они решили, что грех его перед Господом и перед людьми столь велик, что он заслуживает самой жестокой казни. Однако, прибыв во Францию, негодяй сумел опутать всех вокруг ложью и, кроме того, привез большие подарки, так что не только спасся от наказания, но даже получил назначение на место погибшего капитана, хотя и был недостоин стать его слугой.

Когда печальная весть достигла двора, королева-регентша, у которой капитан был в большой чести, сильно сокрушалась о нем, равно как и сам король и все придворные, которые его знали. А та, кого он любил больше всех, услыхав о том, сколь жестокой и сколь праведной смертью он погиб, позабыла о суровых словах, которыми она собиралась его встретить по приезде, и залилась слезами. Вместе с нею плакал и ее супруг. Надежды их на поездку в святые места теперь окончательно рушились. Скажу еще, что одна молодая девушка, находившаяся при этой даме и любившая дворянина по имени Жан больше, чем себя самое, в тот самый день, когда оба славных воина были убиты, видела своего возлюбленного во сне. Он был весь в белом и, прощаясь с нею, говорил, что уходит в рай вместе с капитаном. Когда девушка узнала, что это был вещий сон, скорбь ее не знала границ, и госпоже ее пришлось потратить немало сил, чтобы ее успокоить. Спустя некоторое время король со своим двором отправился и Нормандию, откуда был родом капитан. И там его вдова не преминула явиться к королеве-регентше. А для того, чтобы она ее приняла, ей пришлось обратиться к той самой даме, которую так любил ее муж. И вот, ожидая назначенного часа в церкви, она принялась оплакивать своего покойного супруга; всячески его восхваляя. И между прочим сказала:

– Увы, сударыня, горе мое особенно велико, ибо Господь отнял у меня моего супруга именно тогда, когда он всего сильнее меня полюбил.

И, заливаясь слезами, она показала кольцо, которое, как залог великой любви, она постоянно носила на пальце. И тут, при мысли о том, какое доброе дело она совершила своим обманом, даму эту, как она ни жалела убитого, разобрал вдруг такой смех, что она даже не решилась сама повести просительницу к королеве-регентше и, поручив это другой, удалилась в дальний придел церкви, чтобы там высмеяться вволю.

Мне кажется, благородные дамы, что, получив подобный подарок, любая из нас охотно сделала бы из него такое же употребление, как эта добродетельная женщина, ибо тот, кто делает добро другим, сам от этого непременно вкушает радость. И нам вовсе не следует обвинять эту даму в обмане, напротив, следует уважать ее за то, что она сумела обратить во благо то, что само по себе ничего не стоило.

– Вы что же думаете, что великолепный алмаз, за который заплатили, наверное, не меньше чем двести экю, ничего не стоит? – сказала Номерфида. – Могу вас уверить, что, попади этот камень ко мне в руки, ни жене капитана, ни кому другому из его родни он бы уж никак не достался. Раз дают, так надо брать. Капитан-то ведь погиб, а кроме него об этом подарке никто ничего не знал. И вовсе не к чему было старухе этой столько плакать.

– Клянусь честью, вы совершенно правы, – воскликнул Иркан, – немало ведь есть женщин, которые, чтобы казаться лучше, чем другие, заставляют себя совершать поступки, несвойственные их натуре, а хорошо ведь известно, что все женщины жадны. Но тщеславие сплошь и рядом побеждает в них скупость, заставляя их делать то, чего в душе они вовсе не хотят. Я вот думаю, что дама, которая так легко выпустила из своих рук алмаз, была вообще недостойна его носить.

– Постойте, постойте, – вскричала Уазиль, – я ведь, по-моему, даже знаю, кто эта дама. И очень вас прошу – не торопитесь ее осуждать.