Герберт Гувер — великий гуманист и индивидуалист

В несколько предшествующих лет Америка, казалось, погрузилась в эру невиданного благополучия. Росли доходы, люди стали свободнее тратить деньги, в том числе и на новые предметы широкого потребления, потоком хлынувшие на рынок. Расширялось производство, безработица почти исчезла. Избранному президенту 54 года, он в самом расцвете сил, люди уверены, что нет ничего, что ему не подвластно. В январе 1929 года, за два месяца до инаугурации, Гувер говорил редактору «Крисчен Сайенс Монитор»: «Я не опасаюсь обычной, рутинной президентской работы. Я страшусь преувеличенных надежд народа, вообразившего, что я могу все. Они убеждены, что я некий супермен, что моим возможностям нет предела. Если какое-нибудь беспрецедентное бедствие обрушится на нацию, я буду жертвой неразумных представлений, ожидающих от меня слишком много».

Президент, только войдя в Белый дом, немедленно развил бурную деятельность. Запретил эксплуатацию нефтяных скважин на общественных землях; министру юстиции велено было перестать делать вид, что гангстеризма не существует. Был арестован и судим Аль Капоне, убийца и главарь мафии, за ним ворох его бандитов. Полную предложенную президентом пенитенциарную реформу Конгресс, пожалев деньги, не утвердил, но построенные новые тюрьмы (среди них знаменитый Алькатрас в заливе Сан-Франциско) и увеличение расходов на содержание охраны и заключенных принесли пользу тем и другим — случай редкий в истории. В июне Гувер выпускает билль

«О здоровье детей», соответствующая конференция под его патронажем, найдя, что 6 млн американских детей недоедают, рекомендовала запретить детский труд, учредила общественную службу помощи детям и Институт охраны детей. Территорию Национальных парков Гувер увеличил на 40 %. Объявил заповедными леса секвой в Калифорнии, запретил истребление мигрирующих птиц. Подписал закон — несмотря на вопли бизнесменов, — который расширял права профсоюзов. Для солдат-ветеранов выпустил ордера, предписывающие их прием на государственную службу. Конгресс отказался запретить суд Линча, несмотря на настояния Гувера, но где только мог президент защищал права этнических меньшинств. Невзирая на протесты своих финансистов, увеличил ассигнования Бюро по делам американских индейцев, с тем чтобы удвоить, утроить обеспечение их детей и построить современную больницу. Назначил специального советника в министерство труда по развитию бизнеса афроамериканцев. (Покупая в 1921 году дом в Вашингтоне, отверг пункт договора, который запрещал продавать дома евреям и неграм.) Но буря разразилась, когда Лу Гувер пригласила на чашку чая только что избранного в Палату представителей черного республиканца Оскара Де Приста. Три южные легислатуры приняли резолюцию с осуждением первой леди. Южные газеты кричали: «Лу Гувер осквернила Белый дом!» Президент сказал своей жене: «Пусть такой мир отправляется в ад».

Это беглое перечисление сделанного Гувером в первые дни президентства никак не согласуется с образом упрямого ретрограда, не желающего видеть ничего, кроме нужд бизнеса, не вяжется с репутацией, сфабрикованной его ненавистниками или людьми, связавшими с его именем Великую депрессию. Эти определения злобно подтасованы. Лондонская «Таймс» писала в некрологе 1964 года: «Его будут поминать как человека, которому отчаянно не повезло. В другое, нормальное время он стал бы великим президентом и принес бы своей стране успех и прогресс».

Причины страшной экономической и социальной катастрофы начала 1930-х годов многократно подвергались анализу. Естественно, суждения выдвигались разнообразные, в том числе и полярные. Одни сводились к уверениям, что имел место неизбежный циклический спад, разве что усиленный гигантски раскрученной экономикой и возросшей численностью населения, другие — что вина целиком лежит на свободной, бесконтрольной игре рыночных сил и на властях предержащих, преступно допустивших это безумие. Обе крайности, как обычно, не учитывают деталей, в которых «прячется дьявол».