Герберт Уэллс

Поначалу Летчики правят миром очень строго, политических оппонентов вынуждают к самоубийствам, уничтожают вредные с их точки зрения книги; сами они, однако, подают миру пример своей умеренностью, пуританской чистотой и диетическим питанием, и мир их примеру следует. (Чем диктатура Летчиков лучше диктатуры пролетариата или нацистов? Очень просто: Летчики — умные, а пролетариат — нет; Летчики — хорошие, а нацисты — нет.) Потом надобность в диктатуре отпадает, политическая власть исчезает, остаются «отраслевые комитеты» и Бюро согласования и сотрудничества — что-то вроде Верховного суда. К 2059 году наступило полное единение человечества, никто не болеет и даже не чихает, все «живут либо в здоровых и прекрасных местностях, либо в больших полуподземных городах, расположенных среди гор и залитых искусственным светом; в них чисто и красиво, воздух отлично кондиционирован». Если положить перед собой тексты «Облика» и «Сна», приходишь к выводу, что какая-то из этих книг была написана в полном беспамятстве или же правая рука автора не ведает, что творит левая.

Когда в описании этого скучного мира была поставлена точка, Эйч Джи почти закончил и «Опыт». «Я начал писать эту автобиографию, чтобы подбодрить себя в минуту усталости, беспокойства и раздражения, и она эту задачу выполнила. Написав ее, я вывел себя из состояния неудовлетворенности; рассказывая о своих идеях, я забыл о себе и о комариной туче мелких забот». Не исключено, что написание «Опыта» каким-то образом подтолкнуло Эйч Джи к решению порвать с Одеттой. «Я стал иначе вести себя по отношению к ней. Стал избегать всяких нежностей, особенно на людях, и отказывался ссориться с ней. Интуиция подсказывала ей, что нельзя верить любовнику, который становится вежлив. <…> Она чувствовала, что власть надо мной ускользает из ее рук, и не могла понять, что виноват в этом кто угодно, только не я». Да, это мы уже хорошо усвоили: всегда и во всем виноват кто угодно, только не он. Кстати подвернулся предлог для разрыва: Кюн прочла адресованное Уэллсу письмо от знакомой дамы. В мае 1933 года Эйч Джи «бросил „Лу-Пиду“, как змея сбрасывает кожу». Даже котов с собой не забрал.

Одетте были предоставлены пожизненное право владения домом и солидный годовой доход. Ей оставались квартира в Париже, автомобили и драгоценности. Она щедрости не оценила. В октябре 1934-го в американском журнале «Тайм энд тайд» появились три ее рассказа об Уэллсе под заголовком «Игрок». Его ум неорганизован, он не взрослый человек, а «капризный, шумный, взбалмошный маленький мальчик». Его претензии на то, чтобы называться мыслителем, смехотворны. Он парвеню, жалкий сноб. Он груб, вульгарен, жаден и скуп (подарил только два авто, а мог бы пять), обладает раздутым самомнением, у него постоянно бывают истерики. А худшее в нем то, что он играл людьми как куклами. Все его попытки участвовать в общественной жизни не более чем игра в солдатики. Лично ей он принес громадные страдания и ущерб. Четыре года спустя Уэллс ответит бывшей подруге, написав роман. Мы до него еще доберемся, а сейчас напомним только, что у Одетты была вдовая сестра с тремя детьми и Уэллс ее содержал. Прекратить выплаты этой семье после разрыва с Одеттой ему даже не пришло в голову.

Из Грасса он поехал в Рагузу (ныне Дубровник), где проходил конгресс ПЕН-клуба. В январе умер Голсуорси, перед смертью получивший Нобелевскую премию и передавший ее клубу. Будапештский конгресс 1932 года был последним, на котором Голсуорси председательствовал; там он сформулировал декларацию ПЕНа: ПЕН — за литературу без пропаганды, члены ПЕНа не должны писать или делать ничего такого, что способствовало бы разжиганию войны, ПЕН не может служить ни государственным, ни политическим интересам. Уэллс, замещая Голсуорси, должен был председательствовать на конгрессе в Дубровнике. Ему сразу пришлось столкнуться с непростой проблемой.