Герда

Поэтому они меня за игры в психушку не очень наругали, тоже из гуманитарных соображений. Меня ведь нельзя травмировать, я ведь и так в посттравматическом состоянии, меня психоанализом лечат.

И вообще я дура психическая.

Вот когда я это поняла, я очень разозлилась и хотела им всем сказать, что я о них думаю. О них самих и об их этой организации, но удержалась. Потому что это их только утвердило бы в своей жалости. А я просто ненавижу, когда меня жалеют.

Я сказала, что у меня болит голова. Сильно-сильно болит, пойду-ка я в машину, посижу в тишине пластика. Мама против не была, стоянка тут вполне себе охраняемая, амбалы и видеокамеры. Я забралась в машину и стала слушать музыку, стараясь успокоиться. Довольно быстро, кстати, успокоилась, там в машине в бардачке пузырь такой успокоительный имеется, если его жулькать минут пять, начинают очень нудно болеть пальцы и уже ни о чем больше не думаешь, только о них, надо посоветовать моему ментальному доктору или Петру Гедеоновичу, он тоже нервный, как-то раз искусал осветителя и плакал.

Мама явилась часа через полтора в непонятном настроении. То ли благотворительное ристалище на нее так повлияло, то ли рассказы про Пегую Соню, то ли вообще, во всяком случае, она сразу стала звонить домой и выяснять, не бродит ли кто-нибудь вокруг дома, ну, такой, подозрительно пегий, ха-ха.

Но дома все было вроде как спокойно, поэтому мама пожевала хербальных леденцов и стала заводить машину. Что-то у нее не получалось в этот раз, стартер фырчал и звенел, а когда, наконец, развеселился, то мама тронулась на ручнике и снова эпично заглохла.

– Можно еще лотерею устроить, – предложила я. – Благотворительную. Вот я у лимонадной заводчицы заметила бардовый «финик» новенький, так вот, пусть она его выставит в качестве приза, а вы билеты напечатаете. А потом возьмем слепого мальчика из интерната, и он будет тащить шары из лототрона. А?

Это, конечно, было свинство – такое предлагать, но мне-то можно. Мама стала заводить машину снова, упорно так, чих-чих-чих, пых-пых, тифозный паровозик. А я продолжила:

– А чтоб лимонадчица свой «финик» не проиграла, надо в толпу подставить своих людей, а шары охладить…

– Ты совсем как брат, – сказала мама.

– Как Мелкий?! Вот уж нет…

– При чем здесь Мелкий? Ты как Игорь. Копия. Вы вполне могли быть близнецами.

– Ага, – усмехнулась я. – Только в три года разминулись.

Но мама это даже и не услышала.

– Вы даже думаете одинаково, я же вижу, – сказала она. – У вас и гадости какие-то одинаковые на уме. Только он ненавидит меня потихоньку, а ты даже не скрываешь.

Мама сказала это несколько раздраженно, я хотела возразить и поругаться, но потом вдруг поняла, что тут не ругаться надо, тут надо думать. Тут есть о чем подумать, я, кстати, об этом уже много раз думала.

Об одинаковости.

Конечно, люди одинаковые, особенно если они в одной семье живут, одними клопами кусаемы, ходили в одну школу раннего развития «Форсаж», читали одни и те же книги, мне, правда, всегда больше нравились англосаксы, а брат мой всякое барахло американское читал, да и то в меру.

– А ты знаешь, что ты до двух лет была блондинкой? – к чему-то спросила мама. – Беленькой-беленькой, как Игорь сейчас, может, даже светлее…

Была беленькой, а потом стала черненькой, такое с людьми случается, причем довольно часто. Невзирая. Жизнь вообще часто преподносит сюрпризы.

– Он тебя на три года старше, а сам по себе мелкий такой был, да еще рахит. А ты наоборот, пухленькая была.

Мама завела все-таки машину и для демонстрации моей былой крупности совсем по-лягушачьи надула щеки, но я не умилилась, и мы поехали домой, но спокойно, конечно, не могли ехать, потому что маму пробило на впечатления из моего детства.

– Мы вас рядом садили, в одинаковые комбинезончики наряжали – и не отличишь. Вот и сейчас.

– Что сейчас? – не поняла я.

– Я иногда ваши шаги путаю… Аглая, мы ведь… Конечно, это мы виноваты, мы. Мы не уделяли…

Тут ожидаемо случилась сцена «да, я, наверное, плохая мать». Драматургия проста, но действенна – мама бичует себя, а я должна вовсю ей возражать и чувствовать себя виноватой. Я не стала доставлять ей это удовольствие, я не Гоша. Тут все просто, один раз пойдешь на поводу, и этим приемом тебя будут раскатывать раз за разом. Поэтому я молчала, дожидаясь финала. Он не замедлил.

– Боже, за что вы меня так ненавидите? – вопросила мама.

Тут я уже не удержалась и хихикнула.

Мама посмотрела на меня дико и всю остальную дорогу молчала.

А я думала над этим и вечером еще. Не об истерике, о нашей с Гошей похожести.

Интересно было понять, насколько это правда. Если у человека отсутствует ярко выраженная личность, то этот человек начинает невольно подстраиваться под личность более сильную и цельную. И в итоге начинает даже думать, как она, именно поэтому…

Кое-какие мысли мне пришли в голову, и я их записала в блокнот.

А дома выяснилось, что Мелкий пропал. Ну, сначала никто особенно не удручился, пошутили немного, позевали, но тут я и сказала:

– Это его Пегая Соня, наверное, сманила.