Gerechtigkeit (СИ)

Тогда оказывается, что обнаруженный человек с виду какой-то маленький в контексте всех четырех измерений, хотя точно этого установить невозможно, так как больничная одежда на нем подобрана не слишком тщательно и содержит прослойку пустоты везде, где не висит, а лицо человека выгранено голодом и вылизано морозом до хрустальной чистоты вечных льдов. Кроме того, оно принадлежит к тем странным лицам, в которых до боли выразительно сталкиваются контрасты, оно одновременно детское и взрослое, мужское и женское, людское и звериное, красивое и жуткое, так что определить по нему возраст оказывается не менее трудно, чем по ее собственному, и лишь отсутствие на щеках щетины, неизбывного атрибута местных постояльцев, позволяет предположить, что человек и в самом деле довольно юн. К тому же он весь ослепительно белый, и не только потому, что единожды заметив излучаемое им сияние, Луиза уже не может его развидеть, но и потому, что он бледен, как полотно, и длинные льняно-пепельные волосы, мягкие и такие растрепанные, будто их вместо стрижки рвали собаками, ничуть этой бледности не оттеняют, а насыщенные тени под глазами — лишь подчеркивают, и рот у него такой бескровный, что совсем незаметный, и вообще возникает впечатление, будто красок у создателя хватило только на глаза и еще немного на брови, оттенком чуть более темные, чем волосы.

Опомнившись, Луиза продолжает глазеть, потому что не может перестать, и чем пристальнее вглядывается, тем более несуразным находит сочетание этого странного субъекта с фоном из привычных обстоятельств, отчего в душе ее рождается то же мучительное чувство, из-за которого она с детства ненавидит саму идею зоопарков и даже часть своих финансов определяет иногда на благотворительную борьбу с их заведенным укладом — оттого что дикие животные в окружении металлических решеток и прочих ограничений выглядят вырванными из контекста даже тогда, когда не кружатся по клеткам в олигофреническом трансе, как те звери, которые вылавливались временами из лесу с одобрения ее папаши и продавались потом живьем невесть куда, возможно, на пушнину. Лисы, барсуки, еноты, куницы, волки, выдры, рыси и хорьки — все кружились в своих тесных деревянных ящиках с тупым отчаянием заводных; ягуары, леопарды, пантеры, тигры, медведи, гиены, койоты, шакалы в зоопарках смотрят в толпу с бесстрастной ненавистью, которой она заражается сразу же, едва их завидя, и не перестает при этом недоумевать на предмет назначения всего происходящего.