Gerechtigkeit (СИ)

— Да ну, брось, — недоверчиво говорит Луиза. Упрямо глядя вверх, он поднимает руку в безуспешной попытке заткнуть за ухо спутанную прядь, при этом полупустой рукав серого ватника смещается, обнажая голое предплечье, и Луиза, привыкшая следить за руками не только потому, что в детстве часто бывала ими бита, моментально замечает широкий багровый след на его запястье, по краям рассаженный до крови и покрытый корочками. Не менее быстро она опознает отметину, вспоминая, как находила похожие на руках отца вскоре после того, как сплавила его в царство зомби, когда он бесновался у себя в делирии и оказывался в итоге под вязками, так они это называют — четыре браслета из жесткой кожи, которые крепятся к коечной раме ремнями или цепочкой и надеваются больному на запястья и щиколотки в качестве меры пресечения чего угодно, потому что ремни или цепи очень короткие и к койке крепятся так, чтобы ни руки согнуть, ни ноги, однако же на отце до ссадин обычно не доходило, так как от лошадиных доз успокоительных он быстро смирел и благоразумно лежал в ожидании конца экзекуции, не дергаясь, дабы не подавать паршивой черни и каторжникам, составляющим персонал лечебницы, лишнего повода для пресечения. Помимо этого, руки у пациента дивные, изысканные руки от музыкантов, художников и неврастеников, красноречивые и страстные, и оттого только хуже, так что Луиза совсем отчаивается и без особой надежды начинает. — Послушай...