Геринга, 18

Через день после этого урока мне предстоял первый поход в новый детский сад. Я решил, что именно с новой информации, которую мы выучили вместе с папой, я и буду начинать знакомство с новыми ребятами там. Раз запомнить всё это стоило мне таких трудов, значит это должно быть чем-то крутым. И хотя, несмотря на все папины усилия, адрес нашей новой квартиры всё равно был для меня набором непонятных звуков, звучал он всё-таки солидно. Как что-то умное и преисполненное смысла – самой эссенцией взрослости. С таким-то номером я сразу буду у местных на хорошем счету.

Однако в новом саду поговорить было совершенно не с кем. Ребята там уже были разбиты на большие кружки по интересам, и не похоже было, что они ждут кого-то со стороны к себе в компанию. Члены самого обширного кружка занимались киданием о пол каких-то круглых кусочков пластика или спрессованного картона. Их называли «фишками». Фишки видом своим напоминали монеты, увеличенные в несколько раз. На одной стороне у всех фишек была одна и та же картинка, а на другой – у каждой фишки разная. Там были нарисованы монстры с большими глазами, похожие на животных и не похожие ни на что одновременно. Я долго наблюдал за этой игрой со стороны, но так и не понял её правил. Общий смысл был в том, чтобы выиграть фишки у соперника и сделать их своими. Как – непонятно.

В какой-то момент один из игроков в фишки спросил меня:

– Ты новенький, да?

– Улица Берин… – начал было я, переволновавшись, но вовремя себя одёрнул. Нет, для этого рановато, публика ещё не готова, – Да, новенький. Сегодня первый день пришёл.

– Хочешь с нами? Садись к нам!

Я молча сел на линолеум рядом с мальчишкой, который меня позвал.

– У тебя сколько фишек? – спросил мальчишка.

– У меня их нет, – ответил я.

– Что, совсем??

– Да.

– Ты хоть знаешь, как играть?

– Нет.

– А-а-а… Ну тогда иди отсюда, не мешай!

Мальчишка потерял ко мне интерес, отвернулся и стал наблюдать за игрой. Он сидел в позе то ли мыслителя, то ли бегуна: правая нога его была под задницей, ступня левой упиралась в пол, а на левом колене у него был подбородок. Он будто бы готовился вскочить в любой момент, когда нужно будет, но пока этого не требовалось. В руке у него был прозрачный пакет с целой кучей этих фишек с картинками монстров. Я мельком глянул на остальных и заметил, что ни у кого из собравшихся нет столько фишек, сколько есть у того мальчишки. Стало быть, он тут самый крутой и главный. И он же только что меня отверг. От этой мысли сделалось тоскливо, но я решил, что жизнь на этом не заканчивается и направился к столу с цветными карандашами и бумагой.

После завтрака в группе началось занятие. Все уселись полукругом на стульчиках и стали слушать воспитательницу, сидевшую на большом стуле, в центре всеобщего внимания. Она начала с того, что подозвала меня к себе:

– Ребята, внимание! Сегодня в нашей группе появился новый мальчик. Его зовут Гриша. Гриша, подойди ко мне пожалуйста!

Родные редко называли меня по имени. В основном – «сынок», «малыш», «внук» или вроде того. Потому слышать свое имя от взрослых мне было непривычно, и когда воспитательница позвала меня, я некоторое время оставался на стуле и переваривал информацию.

– Смелее! Не стесняйся! – повторила она, и я подошёл к ней, встав рядом с её стулом.

– Давайте поприветствуем Гришу: три-четыре!..

– Привет, Гриша! – хором ответили дети.

– Отлично! Гриша, расскажи нам пожалуйста, из какого садика ты к нам пришёл? Ты раньше ходил в какой-то садик?

– Да.

– В какой? Как он назывался?

– Не знаю.

А откуда ж мне знать такие вещи, женщина?!

– Ну вот у нас, например, садик называется «Солнышко».

Рад слышать, весьма оригинально для здешних краёв, спасибо.

– Хорошо, Гриша. Расскажи нам пожалуйста, где ты живёшь?

И вот, в минуту, когда я решил, что для меня здесь уже всё потеряно; когда я подумал, что закопал себя глубже некуда незнанием названия своего старого сада, судьба послала мне новый шанс проявить себя. От воодушевления у меня перехватило дыхание. Глаза мои блеснули, я улыбнулся, глубоко вдохнул и на выдохе ответил на заданный мне вопрос тоном ведущего «Что, где, когда», объявляющего чёрный ящик:

– Пятьсот семнадцать.

– Что «пятьсот семнадцать»?

Ой, тут я понял, что выдал не всю информацию, а только ту, что лучше всего отпечаталась в памяти. А как там звучала вся?

– Улица… Улица Геринга, дом восемнадцать, квартира пятьсот семнадцать.

– Ого, замечательно! Только улица, наверное, Беринга, да ведь? Улицы Геринга ведь у нас нет и, я надеюсь, хм-м-хе-хе, никогда не будет.