Герман Аляскинский. Светило православия

Когда этот час наступил и Спаситель Мира, несмотря на все Его дела, свидетельствующие, что Он есть «Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16, 16), был предан «в руки человеческие» (Мф. 17, 22), с одним лишь требованием – «да будет распят» (Мф. 27, 22), не только те, кого Христос еще недавно посещал, исцелял и даже воскрешал, отступили от Него, «егда на кресте пригвоздиша беззаконнии Господа Славы», но даже ученик, клявшийся за Тайной вечерию душу положить за Него (Ин. 13, 37), смалодушествовал, говоря «не знаю человека Сего» (Мк. 14, 71).

Непостижимой силой любви и неизмеримой глубиной веры нужно было обладать в эти страшные минуты отступничества апостолу, чтобы ограниченным человеческим умом постичь величайшую тайну совершившегося и стать рядом с Богочеловеком, «на кресте висящим», дабы с этой Голгофской высоты, не умолкая, вечно говорить: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими!»(1 Ин. 3, 1)

У подножия «нас ради Распятого», святой Иоанн Богослов за свою безграничную любовь к Спасителю и удостоился от Него чрезвычайного благословенного наследования: «Жено! се, Сын Твой!» (Ин. 19, 26) Такой ценой вознаграждается апостол Иоанн за свою великую любовь, далеко не сравнимой с ценой «тридцати сребреников». В память этого Святая Церковь воспевает: «Сыновством Пречистыя Девы почествовался еси, девственниче блаженне, и брат показался избравшему тя и ученика богослова совершившему».

Несомненно, что лишь в силу такой чистой девственной любви апостол Иоанн Богослов смог удостоится Божественного Откровения и постичь непостижимые тайны богословия, «Сыном открываемые» (Мф. 11, 27), что «в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… что закон чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ин. 1, 1–17), что «три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух, и Сии три Суть единого» (1 Ин. 5, 7). Вглядываясь в глубину этого благовестия, святой песнописец поёт: «Во глубину духа мыслию озарився приник, и рождество страшное нам ясно сказал еси, вопия, богословя: в начале бе Слово Божие».

Святой Апостол Иоанн чистотой своей непорочной любви к Богу от Голгофы – Сиона земного проник в глубины Сиона Небесного, где удостоился лицезреть величие Агнца Божия (Откр. 14, 1). Который, открывая ему торжество своей победы над смертью, говорил: «Я есмь Первый и Последний и Живый: и был мёртв, и се, жив во веки веков» (Откр. 1, 17). Отсюда как своей личной жизнью, так и своими наставлениями апостол Иоанн не только открывает нам, что, «Бог есть любовь… пославший в мир Единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него» (1 Ин. 4, 8–9), но и учит нас быть достойными носителями взаимной любви к Богу и нашим ближним. Он говорит: «Возлюбленные! Если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга» (1 Ин. 4, 11), «не так, как Каин, который был от лукавого и убил брата своего» (1 Ин. 3, 12). «Любовь, – говорит апостол Иоанн, – состоит в том, чтобы мы поступали по заповедям Его» (2 Ин. 1, 6), ибо «кто сохраняет заповеди Его, тот пребывает в Нём, и Он в том» (1 Ин. 3, 24).

Иноческая жизнь Германа в совершенном уединении была подвержена многим трудностям, и только близость отца Назария, незримая помощь Божия, давали ему избавление по его сердечным молитвам, смягчали от бурь, отводили от бед, проносящихся над святой Назариевой обителью. Герман чувствовал, что в монастыре и на его «Германовой» пустыньке почивает благодать Божия, осеняющая всех, с верою приходящих под кров древнего Валаама, благодать, согревающая верных и страхом поражающая тех, кто дерзал покушаться на целость и благополучие славного детища преподобного Назария.

Неленостно подвизаясь в полном уединении, ограждаемый ангелами Божиими, смиренный Герман ещё более духовно сблизился с отцом Назарием и был счастлив под покровом его молитв и духовной помощи. И всё равно ему были страшные видения, невидимые враги, принимая образы зверей, устремлялись на него, и Герман в эти минуты усердной молитвы прибегал к словам Писания: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от сряща и беса полуденного» (Пс. 90, 5, 6). И не было места унынию в светлой душе его. Чистое сердце молодого монаха слышало великое слово обетования Господня: «С ним есмъ в скорби, изму его и прославлю его…» (Пс. 90, 15).

Усматривая волю Божию в своём неприложном жребии – из пустыни светить Церкви Христовой и милому Отечеству, Герман в Валаамовой обители, в чистоте природного покоя, в тихой келии, в свете негасимой лампады перед образом Спасителя покорно творил молитву ко Пресвятой Троице от Преподобного отца Сергия игумена Радонежского и всея России чудотворца: