Но он не долго испытывал удовольствие от этого лестного для себя результата, так как пришло известие, что Эмма арестована. Она перебралась в замок Фельденштейн, где стала жить в домике привратника, и единственными весточками о муже были его письма, которые ей привозил доктор Келли. 15 октября 1945 года за ней приехали американцы, которые велели ей собрать небольшой чемодан и вместе с племянницей, сестрой и медсестрой Кристой Гормане отвезли ее в тюрьму города Штраубинга. Эдда была оставлена в деревне на попечении властей (позднее ей было позволено присоединиться к матери в ее камере).
За несколько дней до этого Геринг получил копию обвинительного акта против себя, который содержал 24 тысячи слов подробного перечисления вменяемых ему преступлений и имел такое резюме в качестве преамбулы:
«Обвиняемый
Геринг прочитал обвинительный акт одним махом. Это было почти то, что он ожидал. Когда к нему зашел доктор Гилберт, который начал обходить камеры с экземпляром обвинительного заключения в руках, чтобы выяснить мнение заключенных, он начертал поверху:
«Победитель всегда будет судьей, а побежденный обвиняемым».
Арест Эммы привел его в ярость, и он несколько раз повторил доктору Келли:
— Это было единственное, о чем я просил, когда сдавался, — чтобы мою семью защитили и должным образом позаботились о ней.
Келли обещал поддерживать с Эммой связь и посоветовал ему отвлечься от тягостных мыслей о ее положении, взявшись за работу над своей защитой. Вести свое дело Геринг выбрал доктора Отто Штамера, степенного, чопорного семидесятилетнего юриста из Киля. Различие между адвокатом и его клиентом было разительным, но каким-то образом они сумели понять друг друга. Вместе со Штамером и его помощником доктором Вернером Броссом Геринг начал выстраивать свою защиту против перечисленных в акте обвинений. У него осталось очень мало документов, чтобы восстановить события, и не имелось никаких дневников, но была потрясающая память, и он сумел почти полностью вспомнить этапы своей жизни с момента своего приобщения к национал-социализму.
Он поставил Штамера в известность — чем поначалу привел в изумление уравновешенного господина, но потом вызвал у него одобрение, — что не намерен оправдывать себя в суде тем, что слепо следовал за Адольфом Гитлером, и, как его ближайший помощник, несет вину за все приказы, которые отдавались от его имени. Видимо, он чувствовал, что в каком-то смысле представляет на скамье подсудимых Гитлера, и поэтому было тем более важно произвести на мир должное впечатление.
— Для Гитлера не было трусостью совершить самоубийство, — сказал он как-то Келли. — Ведь он же являлся главой германского государства. Я просто не могу представить Гитлера сидящим в такой вот камере в ожидании суда за военные преступления. Хотя он под конец возненавидел меня, фюрер все равно остается для меня символом Германии. Даже японцы настояли на том, чтобы их микадо не отдавали под суд. И мне лучше испытать любые последствия, чем видеть Гитлера живым здесь, перед иностранным судом. Это совершенно немыслимо.
24 октября один из обвиняемых нацистов, руководитель Германского трудового фронта Роберт Лей, был найден задушенным в своей камере. Он сделал петлю из кусков полотенца и привязал ее к канализационной трубе. В своей предсмертной записке Лей, который незадолго до этого в разговоре с Гилбертом подавленно признавался, что ему ничего не известно о преступлениях, перечисляемых в предъявленном ему обвинении, написал, что он больше не в силах выносить чувство стыда.