Казнь была назначена на два часа ночи 16 октября, но эту дату предполагалось держать в тайне и от приговоренных, и от прессы. Однако вечером 15 октября по Нюрнбергу разнесся слух, что готовится приведение в исполнение смертных приговоров, и у тюрьмы начали постепенно собираться группы корреспондентов и кинооператоров (для немецких жителей существовал комендантский час).
Внутри самой тюрьмы раздающийся из гимнастического зала стук, яркий свет (обычно вечером освещение в блоке с камерами приглушалось) и шум подъезжающих автомобилей снаружи подсказали ее обитателям, что наступает ночь казни. В камере № 9 Фриц Заукель, бывший генеральный уполномоченный по трудовым резервам, бился в истерике со стонами, рыданиями, криками о пощаде, которые напрягли нервы остальных до предела.
Геринг пребывал в унынии, из всех эмоций преобладало чувство горечи. Вечером он попрощался с тюремным психологом, доктором Гилбертом, который нашел его «нервным и подавленным и, пожалуй, еще сильнее переживающим горькое расстройство, чем обычно». Причиной этому был упорный отказ контрольного совета заменить ему, так же как и другим обреченным, казнь через повешение.
Чувство горечи не проходило. Тюремный капеллан, капитан Генри Тереке, посетил Геринга вечером 15 октября между семью тридцатью и семью сорока пятью.
«Он выглядел хуже, чем обычно, — позднее записал капитан, — что мне не показалось удивительным, учитывая грядущее. Мы поговорили об остальных, и он спросил о Заукеле. Он посетовал, что не может увидеться с бедным Заукелем, и уверил меня, что смог бы поддержать его в эти дни. Потом опять стал критиковать метод казни и назвал его наиболее позорным для себя, учитывая свое прежнее положение во главе германского народа. Потом наступило молчание. Я нарушил его, снова предложив ему всецело предать свои сердце и душу Спасителю. Он опять заявил, что он христианин, но не может принять учение Христа. В свой визит к нему за день до этого я отказал ему в причастии, ибо он отрицал божественность Христа, который основал это таинство. Более того, он отвергал все принципы христианской церкви, однако продолжал утверждать, что он христианин, потому что его никто не отлучал от церкви. Он пришел в еще большее уныние, оттого что я стал настаивать, что он не сможет встретиться с Эддой, его дочерью, на небесах, ибо отвергает божественный путь спасения. Геринг являлся самым что ни на есть рационалистом, материалистом и модернистом. Я надеялся, что он сможет отдохнуть в этот вечер, — он сказал, что почувствовал себя легче».
После ухода капеллана в камеру № 5 зашел лейтенант американской охраны Джон Уэст для ежевечерней проверки и обыска.
«Все его личные вещи были осмотрены, постельные принадлежности сняты с койки и перетряхнуты, — докладывал Уэст, — матрац перевернут. Ничего запрещенного найдено не было».
Уэст сообщил, что Геринг теперь выглядел «веселым и очень много говорил», но в остальном все было как обычно.
Минуты шли. Слышался шум все новых подъезжающих автомобилей. В офицерской столовой мастер-сержант Вудс сел за ужин. То же самое сделали вызванный из Парижа американский брат милосердия из гражданских и армейский капитан, которым предстояло позаботиться о телах осужденных после их казни. Полковник Эндрюс, который должен был присутствовать в качестве официального свидетеля от США, уже находился в тюрьме, но остальные — представители союзных наций, корреспонденты и два специально приглашенных немецких официальных лица — еще не прибыли. До начала экзекуции было еще четыре с половиной часа.
В девять тридцать появился доктор Пфлюкер и в сопровождении лейтенанта Артура Маклиндена вошел в камеру Геринга. Как и подавляющее большинство американцев — охранников тюрьмы, лейтенант Маклинден не говорил по-немецки, поэтому не мог понять, что Пфлюкер говорил Герингу. Он проследил, как доктор передал Герингу пилюлю, которую он принял в их присутствии. Потом он пощупал его пульс и поговорил минуты три на немецком. После этого они пожали друг другу руки и расстались.
Пфлюкер и Маклинден были последними посетителями Геринга, и когда дверь камеры № 5 захлопнулась за ними, рядовой 1-го класса Гордон Бингам из роты С 26-го пехотного полка продолжил свое дежурство у дверного оконца. Геринг был уже в своей ночной рубашке и во время визита доктора и лейтенанта оставался в постели.