Герман Геринг — маршал рейха

Геринг был хорошим командиром эскадрильи. Армейская подготовка оказалась полезной в административно-хозяйственной и оперативно-тактической сторонах его работы, и он руководил своей частью четко и грамотно. Его пилоты отметили, что он был как бы двумя разными людьми в зависимости от того, чем занимался. Вне службы это был очень компанейский человек, готовый участвовать со своими подчиненными во всех спортивных играх и весельях с девочками. Командуя же эскадрильей, на земле он становился холодным, жестким и неумолимым начальником, настаивающим на строжайшем подчинении военным порядкам, а в воздухе требовал, чтобы его пилоты вели свои машины в соответствии с планом, который он для них разработал, не отрываясь для совершения личных подвигов и демонстрации храбрости, к чему он сам прежде имел немалую склонность. Геринг видел, как развиваются военные действия в воздухе над Фландрией, и сделал вывод, что теперь побед будут добиваться пилоты самых обученных и самых дисциплинированных эскадрилий. Его пилотам это не нравилось, но они видели, что имеют больше «побед» и теряют меньше машин.

Успех, с которым он руководил эскадрильей, может быть оценен по такому факту: до того момента к высшей германской награде, ордену «За заслуги», представлялись только те пилоты — Бёльке, Рихтгофен и Удет, — которые сбили не меньше двадцати пяти аэропланов противника, Геринг же получил его, когда имел на своем счету только пятнадцать. Награждение означало официальное признание его разносторонних способностей, умения руководить и сражаться. Он отправился в Берлин, чтобы получить награду лично из рук кайзера, и, находясь там, впервые испытал, что значит быть героем. Его имя и фотография появились в газетах, а зайдя в фешенебельный ресторан, он был встречен бурей аплодисментов и восторга женской части присутствующих. Пьянящее ощущение славы не оставляло его, и он наслаждался каждым мгновением. Он вернулся в эскадрилью с большим сапфиром на шее — цветом почти как его глаза — на золотой цепочке, но кто его подарил, не сказал.

Для больших сражений в небе Фландрии германцы собрали свои эскадрильи в эскадры, или полки, № 1 из которых возглавил сам главный ас, и этот полк стал известен как «Воздушный цирк Рихтгофена». Утром 20 апреля 1918 года Рихтгофен стремительно вошел под приветствия и поздравления своих механиков в офицерскую столовую. Он сбил свой восьмидесятый аэроплан.

— Восемьдесят! — сказал он с удовлетворением. — Приличное количество, — и с самодовольной улыбкой стал выслушивать тосты своих однополчан за «нашего командира, нашего учителя и нашего товарища, аса из асов».

Это стало его последним подвигом. На следующий день, под музыку марширующего по плацу военного оркестра, триплан Рихтгофена выкатили на взлетную полосу. На фоне его ярко-красной окраски сопровождающие его светлые машины смотрелись маленькими и невзрачными. Адъютант (начальник отделения личного состава авиаполка) Карл Боденшатц спустился с наблюдательной вышки, чтобы доложить командиру, что прогноз погоды плохой и что дует восточный ветер, обещающий трудное возвращение домой тем германским аэропланам, которые окажутся поврежденными в бою. Красный аэроплан вместе с восемью другими поднялся в воздух и улетел, чтобы встретиться над каналом Соммы с остальной частью полка. Полчаса спустя они ввязались в сражение с большой группой британских «сопвичей», в которой находилось звено капитана Роя Брауна, канадца. В этом звене был еще один канадец, Уилфред Мэй, и для него этот бой должен был стать боевым крещением. Перед первым боевым вылетом Мэя проинструктировали, чтобы он не лез в стычку, если мог ее избежать. Поначалу он кружил на высоте трех с половиной тысяч метров на краю воздушного поля боя, но когда под ним пролетел один вражеский аэроплан, потом второй, Мэй не справился с искушением и рванулся вниз, стреляя из пулеметов. Однако он не только промахнулся, но и давал при этом такие длинные очереди, что оба его пулемета заклинило, а сам он оказался в самой гуще боя. Ему удалось оттуда выбраться, и он уже облегченно вздохнул, решив, что спасся, как тут же понял, что его кто-то преследует и обстреливает.

Это был сам Рихтгофен, который разглядел в нем легкую добычу и теперь подбирался поближе, чтобы сбить. Однако Браун, как раз только что выбравшийся из воздушной свалки, заметил аэроплан Мэя с красным «фоккером» на хвосте и понял, что Красный Рыцарь готовится прикончить его. Он пошел на сближение и, устремившись вниз, открыл огонь из пулеметов, не надеясь подбить Рихтгофена, но рассчитывая отвлечь от его жертвы. Они оказались уже довольно близко от земли, и британские солдаты стали бешено палить по германскому триплану. Чей выстрел оказался для великого аса роковым, Брауна или пулеметчика снизу, до сих пор остается под вопросом.