Герман Геринг. Железный маршал

Геринг: Я могу расходиться во мнениях с моим Верховным главнокомандующим, я могу ясно высказать ему свое мнение. Но если главнокомандующий будет настаивать на своем, а я ему дал присягу, — дискуссия на этом будет закончена.

Руденко: Вы же не простой солдат, как говорили; вы же представляли себя здесь и государственным деятелем.

Геринг: Именно потому, что я не являлся простым солдатом, а занимал такой крупный пост, я должен был показывать пример простым солдатам с точки зрения выполнения присяги.

Руденко: Иначе говоря, вы считали возможным при наличии всех этих разногласий сотрудничать с Гитлером?

Геринг: Я это подчеркнул и считаю это правильным.

Руденко: Если вы считали возможным для себя сотрудничать с Гитлером, считаете ли вы себя, как второго человека в Германии, ответственным за организованные в государственных масштабах убийства миллионов ни в чем не повинных людей, даже независимо от осведомленности об этих фактах? Ответьте коротко: «да» или «нет».

Геринг: Нет, так как я ничего не знал о них и не приказывал их проводить.

Руденко: Я еще раз подчеркиваю — даже независимо от осведомленности об этих фактах.

Геринг: Если я действительно не знаю о них, то не могу за них отвечать.

Руденко: Вы обязаны были знать эти факты?

Геринг: В каком смысле обязан? Либо мне известны факты, либо нет. Вы можете меня в лучшем случае спросить, был ли я легкомысленным, так как не попытался что-нибудь узнать о них.

Руденко: Вам лучше знать себя. Миллионы немцев знали о творившихся преступлениях, а вы не знали. Вы заявили на суде, что гитлеровское правительство привело Германию к расцвету. Вы и сейчас уверены в том, что это так?

Геринг: Катастрофа наступила только после проигранной войны.

Руденко: В результате которой вы привели Германию к военному и политическому поражению. У меня больше нет вопросов.

Последнее слово подсудимого Германа Геринга

на Нюрнбергском процессе

31 августа 1946 года

Обвинители в своих заключительных речах представили показания подсудимых и их свидетелей как не имеющие никакой ценности. Заявления, сделанные подсудимыми под присягой, принимались в качестве абсолютно истинных тогда, когда они могли послужить поддержке обвинительного заключения. Но они же характеризовались как лжесвидетельства, если опровергали его. Это весьма просто, но не может служить убедительной основой для представления доказательств.

Обвинение использует тот факт, что я был вторым человеком в государстве, в качестве доказательства того, что я должен был знать обо всем, что в государстве происходило. Но оно не предоставило каких-либо документов или иных убедительных доказательств в тех случаях, когда я под присягой отрицал, что знал о некоторых вещах и тем более будто желал их. Поэтому риторический вопрос обвинения: «Кому же знать об этом, как не Герингу, который был преемником фюрера?» — не более чем предположение.

Но еще раз мы услышали здесь, как величайшие преступления были покрыты глубокой тайной. Я хотел бы заявить, что решительно осуждаю все эти ужасные массовые убийства, чтобы не возникало никакого недопонимания в этой связи. Я хочу еще раз с особой ясностью подчеркнуть перед Высоким Трибуналом, что я никогда не отдавал приказов об убийстве хотя бы одного человека, а также никогда не отдавал приказов о совершении иных жестокостей или о допустимости их и предотвращал их, если знал о них и имел необходимую власть.

Новое заявление, представленное г-ном Доддом в его заключительной обвинительной речи, будто я приказал Гейдриху убивать евреев, не содержит никаких доказательств и не соответствует действительности. Нет ни одного приказа, подписанного мной или от моего имени, о том, что вражеских летчиков надо расстреливать или передавать СД. И ни одного случая не было установлено, когда бы части люфтваффе совершали подобные вещи.

Обвинение неоднократно представляло на рассмотрение суда документы, содержащие ссылки на устные и письменные заявления, поступившие из третьих и четвертых рук, не давая мне возможности предварительно ознакомиться с этими заявлениями, исправить явно ошибочные высказывания и устранить неясности.

Как легко искаженные сообщения происходят из записей, вышедших из третьих рук, также доказывается, среди прочего, стенографическими записями настоящего суда, которые после проверки часто нуждаются в исправлениях.

Обвинение представляет в качестве доказательства намеренных действий и вины заявления отдельных лиц, сделанные на протяжении двадцатипятилетнего периода в совершенно различных обстоятельствах и без каких-либо последствий, проистекавших из них в то время. Такие заявления легко могли быть сделаны в состоянии волнения, вызванном событиями момента, в атмосфере, преобладавшей в то время. Разве не найдется далеко не один ведущий персонаж с противоположной стороны, который говорил или писал нечто похожее на протяжении последней четверти века?