Согласно условиям, которые поставил Гинденбург Гитлеру, вручая ему канцлерство, в случае правительственного кризиса следовало немедленно провести новые всеобщие выборы. Гитлера это вполне устраивало. Вскоре он спровоцировал разногласия с консервативным большинством кабинета и назначил на 5 марта 1933 года новые выборы. Поскольку полиция была уже под контролем нацистов, они рассчитывали эффективно пресекать любую направленную против них агитацию, а левую оппозицию предполагали нейтрализовать еще до выборов.
20 февраля Геринг принял группу промышленников в резиденции президента рейхстага. Организатором встречи выступил бывший президент рейхсбанка доктор Ялмар Шахт. На ней выступил Гитлер, пообещавший, что вскоре с улиц и фабрик исчезнут марксисты, будет оздоровлена экономика и восстановлена армия. И попросил денег на выборы, заявив, что в следующий раз доить бизнес будут теперь очень не скоро — новые выборы состоятся в лучшем случае лет через десять. Шахт пустил шляпу по кругу и собрал 3 миллиона марок.
Первыми преследованиям подверглись военизированные формирования левых партий. 24 февраля полиция по приказу Геринга заняла Дом имени Карла Либкнехта в Берлине — штаб-квартиру компартии. Геринг объявил, что там были найдены бумаги, содержащие планы коммунистической революции и предусматривающие, в частности, поджог правительственных и вообще крупных зданий в столице.
Заявление было подготовлено в виде меморандума для членов правительства. В нем утверждалось:
«Поджог Рейхстага должен был стать сигналом к восстанию. Планировались многочисленные теракты против отдельных лиц и частной собственности, причем впереди террористических групп предполагалось пускать женщин и детей».
У коммунистов действительно были собственные военизированные отряды, но они значительно уступали по численности штурмовикам Рема. К тому же на стороне Гитлера теперь были и основные силы полиции. В этих условиях начинать вооруженное восстание для коммунистов было бы безумием. Никто из независимых наблюдателей не поверил, что коммунисты в преддверии очередных выборов, где они еще имели шансы склонить избирателей на свою сторону, готовы были пойти на столь самоубийственный шаг. Гораздо более вероятным казалось, что план коммунистической революции — это сработанная Герингом фальшивка, призванная оправдать репрессии против ротфронтовцев. Во всяком случае, ни полиция, ни штурмовики не были приведены в повышенную готовность, а здание рейхстага так и не было оцеплено кольцом усиленной охраны.
Вечером 27 февраля, когда Рейхстаг действительно подожгли, внутри здания находился только один ночной вахтер, а снаружи Рейхстаг охранял лишь один полицейский.
Геринг имел право жить в специальной резиденции председателя рейхстага, примыкавшей к зданию парламента, но он предпочел остаться в своей квартире на Кайзердамм. В вечер поджога Рейхстага слуга Кропп заваривал себе мятный чай, когда услышал телефонный звонок. Звонил ночной вахтер Рейхстага Пауль Адерман. Он кричал:
«Срочно сообщите господину президенту: Рейхстаг в огне!»
Геринг в этот момент находился в здании прусского МВД. Кропп позвонил туда. Но Геринг к тому времени уже знал о поджоге из докладов полицейских и собирался покинуть свой кабинет. Кропп решил, что пожар возник случайно. Ему показалось, что и Геринг думает так же. Кропп поспешил к Рейхстагу, из-под купола которого вырывались языки пламени. Автомобиль Геринга был уже здесь, а президент рейхстага как раз входил в здание. Кропп последовал за ним. Геринг двинулся к своему кабинету, но там уже бушевали языки пламени. Он сказал Кроппу, что хочет спасти гобелены. Это сделать удалось, зато все остальное превратилось в головешки.
Когда Геринг с покрытым копотью лицом вышел на улицу, он встретил Гитлера. Тот воскликнул:
«Это знак свыше!»
Теперь появился прекрасный повод избавиться от коммунистов. От Рейхстага остались одни стены, внутри он выгорел почти полностью.
Британский журналист Вили Фришауэр, находившийся тогда в Германии для освещения предвыборной кампании, так описал пожар Рейхстага: