Герман Геринг. Железный маршал

«Я слишком хорошо знала, как ценил Герман мебель, которая погибла в огне. Это было последнее, чем он решился бы пожертвовать».

К сожалению, история доказывает, что ради политической целесообразности Геринг без колебаний жертвовал тем, что неизмеримо дороже любых гобеленов и мебели, — человеческими жизнями.

Гитлер, прибывший к горящему зданию Рейхстага, сразу же приказал начать аресты руководителей и видных функционеров компартии. Списки у Геринга были уже готовы. На Нюрнбергском процессе Геринг, оправдываясь, утверждал:

«Их бы все равно арестовали, независимо от того, случился бы пожар Рейхстага или нет. Через несколько дней или, возможно, через неделю».

В 1933 же году он заявил:

«Список преступлений коммунистов столь обширен, а преступления настолько ужасны, что я решил использовать все доступные мне средства, чтобы безжалостно стереть с лица земли эту заразу».

Сделать это было не сложно, тем более что против руководителей и членов военизированных формирований накопилось достаточно материалов для обвинения в политических преступлениях и убийствах. Ведь в штурмовые отряды как НСДАП, так и КПГ чаше всего шли далеко не самые лучшие элементы общества — любители подраться, мелкие хулиганы, воры и сутенеры, отчаявшиеся и готовые на все безработные и тому подобная публика.

Тем не менее подавляющее большинство арестованных после поджога Рейхстага коммунистов и социал-демократов ни к каким уголовным преступлениям причастны не были, да и тек, за кем водились какие-то грешки, никто судить не собирался. Всех попросту отправляли в концентрационные лагеря на неопределенное время — до «полного исправления» или смерти. Тех же, кого считали особенно опасными и неисправимыми, обычно уничтожали без суда.

Геринг, разумеется, все оставшиеся годы категорически отвергал свою причастность к деянию Ван дер Люббе. Когда до него доходили соответствующие публикации в зарубежной прессе, Геринг откликался на них или возмущением, или смехом. Он иронически сравнивал себя с Нероном, будто бы распорядившимся поджечь Рим, чтобы насладиться этим величественным зрелищем:

«Я знал, что будут говорить нечто подобное. Вероятно, они воображают, что я в пурпурной тоге и с кифарой в руках сладострастно наблюдал, как горит Рейхстаг».

И продолжал с гневными нотками в голосе:

«Нелепо и смешно утверждение, будто я развел в Рейхстаге костер, чтобы поджарить на нем коммунистов. Я бы и так расправился с ними, без какого-либо особого происшествия».

Расправиться-то, несомненно, расправился бы, но «особое происшествие» в виде пожара Рейхстага чрезвычайно помогло нацистам в оправдании расправы над своими политическими противниками в глазах общественного мнения как в Германии, так и за рубежом. И все же мало кто принял за чистую монету уверения Геринга: «сожжение Рейхстага создало для фюрера и для меня, как председателя рейхстага, большие неудобства. Если бы мы действительно хотели устроить поджог, чтобы обвинить в нем коммунистов, то выбрали бы другое, не столь ценное и необходимое для нас здание, например Берлинский замок. Посмотрите, что приходится делать теперь. Для заседаний рейхстага я вынужден использовать Дом оперы Кролля, тем самым занимая одну из двух театральных площадок в Берлине, где могут проходить небольшие оперные представления».

Так и хочется посочувствовать Герингу: столько неудобств, лишних хлопот и душевных переживаний по поводу того, что берлинцы лишены возможности наслаждаться столь любимыми Герингом шедеврами оперного искусства! Только никто бы не поверил, что сигналом к началу революции мог бы послужить поджог Берлинского замка или того же Дома оперы! Нет, тут уж приходилось жертвовать чем-то куда более серьезным: или Рейхстагом, или рейхсканцелярией, или дворцом рейхспрезидента. Но охрана президентского дворца была неподконтрольна нацистам, а поджечь рейхсканцелярию значило оставить без рабочего места самого фюрера.

Однажды Геринг пошутил на эту тему:

«Если бы я и поджег его, то совсем по другой причине. Зал заседаний там был слишком уж уродлив. Представляете, стены там были покрыты штукатуркой!»