Герман Гессе, или Жизнь Мага

Исток Игры лежит, таким образом, на стыке математики и музыки — самых возвышенных, по словам писателя, областей человеческого знания. «Всем опытом, всеми высокими мыслями и произведениями искусства, рожденными человечеством в его творческие эпохи… всей этой огромной массой духовных ценностей умелец Игры играет как органист на органе, и совершенство этого органа трудно себе представить — его клавиши и педали охватывают весь духовный космос…»

Видимо, уже в 1930 году, когда писал «Паломничество в Страну Востока», Гессе думал об «Игре в бисер», которую он посвятит «паломникам Востока» — символической «утренней страны», где однажды пробудится знание. Этот вымышленный край, который так и не открыли паломники, мог бы быть Касталией, которая появляется в следующей книге и обязана своим именем чистому источнику в Дельфах, струи которого вдохновляли поэтов.

Если у Гессе и возникали трудности во время создания «великого труда старости», то не из-за отсутствия вдохновения, а из-за событий того времени. В марте 1934 года последняя из трех версий «Опыта общепонятного введения в историю Игры в бисер», написанного в 1932 году, «стала невозможной и лишенной смысла», потому что в ней присутствовала пародия на политику современной Германии, что ставило этот текст вне обсуждений.

В сентябре 1934 года Гессе заканчивает четвертую и окончательную версию «Введения», которая появится в декабре в Берлине, в «Нойе рундшау». Из нее понятно, с каким старанием, сохранив основную идею, автор ушел от действительности. «Но на протяжении этого времени, — вспоминает издатель Фолькер Михельс, — копии политической версии продолжали тайно циркулировать в Германии».

В конце 1935 года Гессе пишет: «Моя жизнь оставляет желать лучшего, и поэтому моя работа оставлена. На протяжении двух летя не продвинулся ни на шаг». Кажется, ему препятствует все: здоровье, финансовые проблемы, смерть или неверность друзей, нападки, объектом которых он является, тысяча разочарований.

В мае 1936 года он успокаивает Петера Зуркампа: «Недавно я вновь стал верить, что продолжу работать над романом». В сентябре 1939 года разразилась давно назревавшая война, и писатель повторяет свое желание «закончить труд, с которым провел последнее десятилетие, и передать его, если возможно, в мир, где он будет издан и прочтен». Однако в конце года возраст, дающий о себе знать, и война, забирающая силы, заставляют его сомневаться: «Яначал настоящий труд жизни. Самое важное, впрочем, уже закончено. Позднее, если потребуется, в нем увидят с достаточной ясностью, каковы были мои намерения; но окончание его остается весьма проблематичным».

С немного болезненным юмором Гессе замечает, как медленно движется вперед: «…Я пишу строку или две в день. Раньше я бы посмеялся над тем, кто сказал бы мне, что я буду работать с такой скоростью. Остается лишь надеяться, что моя вода, которая течет из этой маленькой тоненькой трубки, плещется не хуже, чем раньше». Но когда он измеряет результат своей работы не количеством написанного, а степенью явленности духовной субстанции и местом в его жизни, его комментарии становятся более спокойными. «Орден Кнехта, — пишет он 27 января 1942 года Фрицу Гундерту, — и „Игра в бисер“ наполняют на протяжении более чем одиннадцати лет мою внутреннюю жизнь; когда внешний мир враждебен нам, мы создаем другой, такой, где наше дыхание не было бы стеснено. Для меня существует некое количество понятий и идей, которое будет однажды воспринято тем, кто поймет вполне мою книгу». И наконец может сообщить дочери Самюэля Фишера: «Весной я написал несколько последних фраз большой работы, начавшейся одиннадцать лет назад; теперь я ее смог наконец закончить; я часто сомневался, что мне это удастся».

«Игра в бисер» должна была появиться в 1942 году, но издательскому дому Зуркампа публикация романа была запрещена министерством пропаганды доктора Геббельса под предлогом того, что «культура там представлена как элитная деятельность синода избранных умов» без участия политической власти. В Бадене, во время осеннего лечения, Гессе получил из рук Зуркампа рукопись, которую напрасно отдал семь месяцев назад в столицу рейха.

Какая еще судьба, несмотря на принятые автором меры предосторожности, могла быть уготована материалистами для книги, которая представляла собой противоядие претензиям индустриальной цивилизации? Что могли пророчить этой исполненной религиозного смысла книге любители фельетонов? что могли думать о прозе, проникнутой музыкой Баха и Моцарта, увальни, влюбленные в военные марши? Волшебная страна Касталия рухнет из-за непреодолимого человеческого противоречия между индивидуальным и коллективным. И тут таится самое замечательное проявление гения Гессе: он сумел создать метафору идеального мира и, устами Плинио Дезиньо-ри, назвать те опасности, которые ему всегда будут угрожать. урок великим мира сего должна преподать судьба магистра Игры, Йозефа Кнехта: верный своему имени, он выбирает в качестве завершения своей карьеры обязанности наставника маленького мальчика.