Герман, или Божий человек

Как можно поймать ощущение времени, если не жил тогда? Поэзия, музыка и живопись… Конечно, можно делать фильм «Трудно быть богом» на основе того, что навеяно картинами Иеронима Босха, однако какую живопись рассматривать как отражение 60-х? С музыкой чуть легче, но ведь это всего лишь несколько песен Галича и Окуджавы. Словом, о «достоверном ощущении времени» речь тут не идет. Печальная сказка, и не более. Но о ком?

И вот наконец-то самое ценное признание:

«В фильме «Бумажный солдат» разные смыслы. Те, кто не рожден в СССР, могут не до конца прочувствовать его в силу иного воспитания. Но в картине, на мой взгляд, есть вещи, которые не наложены только на российский контекст. Например, итальянцы приняли мой фильм очень эмоционально, а англосаксы – как тему ответственности и науки. На самом деле это повествование о невероятно хрупком и тонком человеке – о его судьбе. О том, что на самом деле у него нет настоящих друзей, а искренне его любят только родители».

Теперь становится понятно, что этот фильм навеян мыслями об отце, недаром в первом варианте сценария Даниил Покровский был евреем. Да и профессия героя фильма была Герману-старшему близка – напомню, что в юности он собирался стать врачом по примеру матери. «У него нет настоящих друзей, а искренне его любят только родители»… Теперь припомните, что я писал по поводу друзей Алексея Юрьевича, о добрых отношениях в семье. Этот фильм – о разочаровании, которое постигло Германа-старшего в 60-е годы. Сначала – любовь к своей стране, а затем дошло чуть ли не до ненависти. Героя фильма эти переживания свели в могилу, но вот и отец тяжело болел. Правда, и ненависть, и болезнь возникли гораздо позже, когда запрещали его фильмы. Подобный переворот произошел и в сознании деда, Юрия Павловича, который лишь после смерти Сталина стал осознавать, что в своем обожании вождя был, мягко говоря, не прав. В ка кой-то степени Покровский из «Бумажного солдата» – это и врач Левин из повести «Подполковник медицинской службы». Левин разочаровавшийся, Левин опустошенный, не видящий смысла дальше жить. Внук словно бы переместил Левина в другое время и попытался дописать историю, которую не завершил когда-то его дед.

Возможно, кто-то возразит, мол, все не так, у Алексея Юрьевича было огромное количество друзей. Что ж, в подтверждение своих мыслей приведу отрывок из ранее процитированного интервью:

«После «Лапшина» уже не было никаких людей, которые бы за меня заступились, все исчезли. Только один человек позвонил в мой день рождения, а у меня всегда собиралось по 30–40 человек».

Если и это не убеждает, то снова повторю то, что уже цитировал:

«Люблю Абдрашитова, Миндадзе, еще несколько человек, с которыми, кстати, не общаюсь. Просто их уважаю».