Германия на заре фашизма

Гитлер находил своих последователей во всех перечисленных группах. Этот «человек народа», появившийся из мрака венских трущоб и окопов Первой мировой войны, социальный неудачник, преуспевший на кризисе и хаосе, имел удивительное чутье. Он, как никто иной, мог выразить надежды и тревоги отчаявшихся людей. Он знал, что немцам необходим сильный лидер, и был уверен, что именно он выведет страну из трясины, в которую ее завели глупость и предательство. Эта уверенность в себе придала его кампании поистине удивительную силу; тот факт, что он ни минуты не сомневался, что победа будет за ним, стократ увеличил образность и выразительность его речей.

Гитлер был также уверен, что Гинденбург не имеет таланта лидера, как и не сомневался в собственном предназначении. Он испытывал глубочайшее презрение к старому маршалу, который в его глазах олицетворял махровое довольство и осторожную неуверенность буржуазии. Однако при личном общении с Гинденбургом презрение исчезало, уступая место сильному чувству почтения к старому человеку. Гитлер так никогда и не смог преодолеть отчетливо выраженную неловкость в присутствии Гинденбурга – президент был впечатляющим представителем неизменно уверенной в себе социальной элиты, для него недоступной. Кроме того, старый маршал был удивительно похож на отца Гитлера, Алоиса Гитлера, в тени сильной и властной личности которого прошла юность Адольфа. Вполне возможно, что сдержанность и вежливость, которые Гитлер проявлял при личных контактах с Гинденбургом, были отражением прежнего сыновнего послушания.

Однако Гитлер не позволял своим чувствам влиять на его политические суждения. Он презирал Гинденбурга за то, что маршал так скудно использовал полномочия, предоставленные ему Веймарской конституцией. Когда в1928 году «Стальной шлем» предложил провести референдум по вопросу увеличения президентских полномочий, Гитлер отверг план. Он предупредил, что такое дополнение может примирить многих с веймарским государством. Но его главный аргумент заключался в том, что такой шаг будет бесполезным: ничего не будет достигнуто, если дать президенту дополнительные права, потому что он является продуктом «демократических» выборов, а значит, заражен тем же духом слабохарактерности, который отравил весь парламент. Марксисты, заявил Гитлер, стараются избрать уверенного, жесткого лидера; буржуазные партии, верные своей природной слабости, выбирают «подобного моллюску слабака, невежественного и лишенного воображения старика или труса, трепещущего перед ситуацией. … Любая попытка сделать законодательными методами из слабака оплот общества является самообманом. .. История ведущих умов немецкой буржуазии от Бетман – Гольвега до Гинденбурга любого лишит иллюзий». Человеку, рожденному, чтобы править, не требуются руководство и поддержка парламентских институтов, да он и не позволит конституционным узам ограничить его свободу действий во время кризиса. Тот, кто выбран другими, чтобы стать «(диктатором», кто возьмется за дело, только если его конституционные полномочия будут расширены, никогда не выполнит ничего. Слабому человеку всегда будет не хватать некого высшего призвания для претворения в жизнь подобной миссии. Что же касается Гинденбурга, он слишком пассивен, слишком нерешителен, слишком готов к компромиссу, чтобы стать главой нации и ее спасителем. Или, как сказал Гитлер в другой раз, «только герой может стать лидером».

Как бы глубоко Гитлер ни презирал маршала, в первые годы президентства Гинденбурга он ограничивался критическими замечаниями в личных письмах или на закрытых митингах. Презрительное отношение к президенту не мешало Гитлеру понять, что авторитет Гинденбурга так велик, что открытая критика может отпугнуть от него самого пока еще не очень многочисленных сторонников. К 1929 году главный нацист решил, что его положение достаточно укрепилось, чтобы позволить и публичную критику президента. Один из депутатов от нацистов, граф Ревентлоф, позволил себе оскорбительные высказывания о Гинденбурге во время дебатов в рейхстаге. Он говорил о полном отсутствии политического понимания у президента, утверждал, что все его решения подсказаны помощниками. Его обвинения потом долго повторялись в кулуарах и муссировались в партийной прессе. «(Разве Гинденбург еще жив?» – удивленно вопрошал заголовок передовицы, критиковавшей президента за принятие плана Юнга. «(Беспомощное заикание президента, – изощрялась пресса, – оставляет нас равнодушными». В другой газете содержался весьма мрачный прогноз: «Мы сможем увидеть день, когда проклятие всей нации падет на могилу старого человека». Нацисты проявили всю меру своей ненависти, пожелав увидеть Гинденбурга среди тех, кому предложенный закон о свободе грозил тюремным заключением за принятие плана Юнга.