ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

Ответ Гинденбурга был подготовлен заранее, и он зачитал его по бумаге: он больше не станет подписывать декреты, предложенные этим кабинетом, и не будет назначать новых министров. Правительство настолько дискредитировало себя, что некоторые из его членов будут, несомненно, вынуждены покинуть свои посты, а правительственные декреты будут отменены на следующей сессии рейхстага. Отсюда и его отказ подписывать новые.

Для Брюнинга вопрос о проведении его предложений через рейхстаг вообще не стоял. Даже если он обеспечит необходимое большинство, коммунисты и нацисты сумеют настолько затянуть их претворение в жизнь, что правительство окажется в тупике. А Брюнингу нужно было действовать очень быстро, по крайней мере в двух направлениях: принять бюджет и закон, передающий прусскую полицию и судопроизводство рейху на случай, если в результате грядущих выборов нацисты получат большинство в прусском правительстве. Если Гинденбург эти меры не одобрит, канцлер не сможет больше оставаться на своём посту.

Гинденбургу было очень тяжело. «Я должен, наконец, повернуться к правым, – воскликнул он со слезами на глазах. – Этого требуют газеты, да и вся нация! А вы всегда отказывались пойти на это». На это Брюнинг возразил, отметив, что идёт подготовка к созданию правительства правых под руководством Гёльдерера в Пруссии и что он постоянно контактирует с Гитлером и другими приверженцами правых. Но Гинденбургу этого было мало, «другие» – это совсем другая история. Брюнинг всё ещё пользуется его безоговорочным доверием, заверил президент, но существующий кабинет не в состоянии изменить ситуацию, и наилучшим решением стало бы совершенно новое правительство, в котором Брюнинг стал бы министром внутренних дел. Канцлер отверг это предложение, пояснив, что оно сделало бы его положение невыносимым и дома, и за границей. К тому же, подчеркнул он, оно несовместимо с понятием лояльности по отношению к тем, кто голосовал за Гинденбурга. Брюнинг предложил продолжить обсуждение на следующий день, и президент согласился[47].

Встретившись на следующее утро со своими коллегами министрами, Брюнинг предложил кабинету подать в отставку. Министры обсудили и одобрили короткое послание Гинденбургу, проект которого составил канцлер. Министры были возмущены тем, как президент относился к правительству. Гренер, по словам Шланге, взорвался и поклялся, что расскажет стране всю омерзительную историю от начала и до конца, причём не постесняется назвать имена. Брюнинг попросил не делать этого, причём его слова должны были показаться генералу до боли знакомыми: «Прошу вас, не надо. Несмотря ни на что, Гинденбург – единственное объединяющее звено, которое есть у нашей страны».

До некоторой степени это всё ещё было правдой, и то, что это понимал Брюнинг, давно лишившийся иллюзий, безусловно, говорит в его пользу. Но возможно, он всё ещё надеялся, что пропасть, разделившая его и Гинденбурга, не так уж и глубока. Старый маршал так часто менял своё мнение, так почему бы ему не сделать этого снова? Рано утром Брюнингу позвонил Мейснер и сообщил, что президент сильно обеспокоен перспективой потери канцлера. Быть может, он хотел совершить поворот вправо вместе с ним? Да и Брюнингу хотелось самому выбрать своего преемника. А чтобы его советы имели вес для президента, следовало воздержаться от критики в его адрес. Кандидатурой Брюнинга на пост канцлера был Гёльдерер. Что касается Папена, Брюнинг был абсолютно уверен в его непригодности на эту роль.

В полдень Брюнинг прибыл к президенту с заявлением об отставке правительства. Гинденбург выглядел виноватым и снова пустился в объяснения, почему ему крайне необходимо сблизиться с правыми. Время чрезвычайных декретов прошло, страна больше не хочет их терпеть. Но если маршал и имел намерение предложить Брюнингу пост канцлера в новом правительстве правых, то он снова передумал, поскольку предложение так и не было сделано. Он даже не упомянул о том, что хотел бы видеть Брюнинга министром иностранных дел. Правда, он согласился встретиться с Гёльдерером и обсудить с ним кризисную ситуацию[48].