ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

Шлейхер опасался бросить открытый вызов Гитлеру. Его нежелание идти на конфликт укрепил тот факт, что Штрассер не мог повлиять на своего фюрера. Сразу же после формирования нового кабинета Шлейхер и Штрассер встретились дома у генерала. Геббельс в своём дневнике утверждает, что Шлейхер предложил Штрассеру посты вице-канцлера в его кабинете и рейхскомиссара Пруссии. А Штрассер, в свою очередь, дал обещание на следующих выборах в рейхстаг баллотироваться по отдельному списку. То, что Шлейхер предложил подобную сделку, вполне возможно, но только Штрассер, несомненно, не давал никаких обещаний, как это предполагает Геббельс. Штрассер не одобрял непреклонность Гитлера, но ему не хватало твёрдости и независимости, чтобы идти своим путём. Да и у Шлейхера в тот момент вроде бы не было намерения расколоть нацистскую партию. В те дни Штрассер, по договорённости со Шлейхером, был занят лишь одним делом: пытаться свести Гитлера и нового канцлера. Понимая, что моральный дух в рядах нацистов вовсе не так крепок, как хотелось бы, он считал сотрудничество этих двух лидеров непременным условием выживания движения. На встрече партийных лидеров 5 декабря он умолял Гитлера последовать его совету; его поддержал и Фрик, и ещё несколько видных нацистских деятелей. Но Гитлер отказался слушать Штрассера. Дискуссия вышла ожесточённой. Штрассер предупреждал, что Шлейхер распустит рейхстаг, если нацисты его не поддержат, а Гитлер, подстрекаемый Герингом и Геббельсом, надеялся на временный перерыв в его работе. Через два дня – 7 декабря – Гитлер и Штрассер снова сцепились в словесной дуэли. Гитлер обвинил своего заместителя в нелояльности и попытке лишить ею поста канцлера и партийного лидерства. Штрассер возразил, что всегда был предан фюреру и думал только об интересах партии. Вернувшись в гостиницу, он долго думал, переживая разочарование и оскорбление, после чего всё же решился написать Гитлеру письмо, в котором заявил, что тактика фюрера самоубийственна. Пребывая в полном отчаянии, он, похоже, совершенно спонтанно отказался от всех своих постов (но не от членства в нацистской партии). Сделав это, он решил забыть о политических проблемах и уехал с семьёй в солнечную Италию.

Если бы Штрассер был готов продолжать борьбу (но, увы, он никогда не был борцом), он мог бы при финансовой помощи Шлейхера нанести Гитлеру серьёзный удар. Партийная казна была пуста, настроения в рядах коричневорубашечников царили бунтарские, а партийные функционеры мечтали о государственных постах. В этот момент Гитлер был очень уязвим. Когда же Штрассер отказался от борьбы и исчез, его потенциальные сторонники оказались беспомощными. Гитлер, когда миновал первый шок, понял, что Штрассеру не хватает энергии и амбиций, чтобы создать свою партию. Уверенность вернулась к фюреру. Действуя где кнутом, а где и пряником, он вернул своих ближайших сторонников, и партийная машина, капитально отремонтированная, обрела новую силу.

Не только сторонники Штрассера в партии почувствовали себя покинутыми. Когда Штрассер исчез, отказавшись от борьбы, рухнули и надежды Шлейхера. Вынашиваемые им планы оказались никому не нужными, и канцлеру оставалось только ждать. Но поскольку Гитлер, так же как и Шлейхер, не был заинтересован в открытом конфликте, канцлер мог допустить открытие сессии рейхстага, даже не появившись на ней.

Рейхстаг начал свою работу 6 декабря, когда кризисная ситуация с участием Штрассера приближалась к своей высшей точке. Председательствовал Карл Лицман – восьмидесятилетний депутат от партии нацистов, сражавшийся вместе с Гинденбургом в 1914 году. В своей речи по случаю открытия сессии рейхстага Лицман произнёс пламенную речь, обрушив всю силу своего гнева на президента, не назначившего Гитлера канцлером. Он дал выход своему негодованию, выплеснув поток грязи на военные достижения маршала. Восемнадцать лет назад, громовым голосом вещал председатель, его дивизия спасла положение в битве при Лодзи, осуществив прорыв. «Господин фон Гинденбург в результате этого стал фельдмаршалом и сам признавал, что обязан своим маршальским жезлом нам, 3-й гвардейской пехотной дивизии. Сегодня, – продолжал Лицман с горечью в голосе, – для него на карту поставлено больше чем маршальский жезл. Ещё есть шанс, что история не вынесет ему обвинительный приговор за то, что он привёл наш отчаявшийся народ прямо в руки большевиков, хотя спаситель был совсем рядом». В официальном протоколе отмечено, что далее следуют бурные аплодисменты нацистов и смех в рядах коммунистов. Никто не счёл необходимым выступить в защиту маршала, а запоздалый и довольно вялый протест, выраженный депутатом от Немецкой национальной партии на следующий день, только лишний раз подчеркнул, как низко упал престиж президента[57].