ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

Далеко не всех критиков и жалобщиков можно было проигнорировать. Среди последних самым настойчивым оказалось баварское правительство. Шокированное властным устранением прусского правительства, оно не уставало заранее предостерегать от возможности аналогичного развития событий и назначения имперского комиссара в Баварию. Гинденбургу пришлось написать баварскому рейхскомиссару Гельду, что ничего подобного никто не планирует. Однако баварцы слишком хорошо помнили такие же заверения президента относительно Пруссии, которые им довелось слышать несколькими месяцами ранее, и они не чувствовали себя спокойно. 17 февраля Гинденбург был вынужден принять лидера Баварской народной партии и члена баварского правительства Шеффера. Встреча прошла неудовлетворительно для обоих её участников. Гинденбургу пришлось выслушать пространную речь об опасном курсе, которым следует рейх, и это ему явно не понравилось. А у Шеффера сложилось впечатление, что президент всё больше становится пленником Гитлера и практически не вмешивается в политические дела. Баварцу пришлось удовлетвориться повторным заверением Гинденбурга, что он никогда не пошлёт комиссара в Баварию.

Поскольку баварцы усомнились, что президент может влиять на принимаемые решения, они занялись поиском иных способов предотвращения вмешательства Берлина в их внутренние дела. Одно из возможных решений заключалось в планах реставрации монархии, возрождённых при Папене. Теперь, когда Гитлер стал канцлером, они приобрели совершенно другое значение. Возможно, интервенцию рейха можно предотвратить, объявив, что баварский кронпринц Рупрехт будет принимать участие в работе правительства и со временем превратит Баварию в монархию. Кронпринц не возражал против такого развития событий, если к нему обратится с просьбой правительство. Однако правительство пребывало в сомнениях и не спешило дать своё согласие. Частично министры руководствовались конституционными соображениями, но немаловажным был и тот факт, что правительство не было уверено, что рейхсвер потерпит такую инициативу.

Ответ на последний вопрос был получен довольно скоро. В конце февраля в Берлин отправились два представителя принца Рупрехта, чтобы встретиться с президентом и заверить его, что Рупрехт не сделает ничего, что могло бы угрожать единству рейха. Баварцы надеялись, что президент и его советники-консерваторы прикажут армии оказать поддержку. Один из посланников, князь Эттинген-Валенштейн 24 февраля был принят Гинденбургом. Эттинген попытался пробудить монархические симпатии президента и объяснил, что реставрация монархии в Баварии помешает Гитлеру создать централизованное тоталитарное государство. Гинденбург, которого предупредили, о чём пойдёт речь, с ходу отверг предложенный план и посоветовал Эттингену поскорее отказаться от него, иначе ему будет предъявлено обвинение в государственной измене. Стало ясно, что на помощь президента можно не рассчитывать. Позиция командования рейхсвера также прояснилась быстро, когда в Мюнхен прибыли два высокопоставленных офицера, чтобы принять командование баварским военным контингентом, если местный командующий решит помочь монархистам.

Все «меры предосторожности» Гитлеру удалось нейтрализовать в течение нескольких недель, а то и дней. Единственным «противовесом» Гитлеру оставался рейхстаг. Во всяком случае, так казалось. Гитлер был намерен остаться у власти, независимо от исхода выборов, и своим приближённым он говорил об этом вполне открыто. Обращаясь к группе промышленников, 20 февраля он сказал: «Перед нами последние выборы. Каким бы ни был результат, обратного пути нет, даже если результат окажется неубедительным. Если получится так, решение будет претворено в жизнь другими способами».

А пока Гитлер делал всё от него зависящее, чтобы обеспечить себе официальную победу. Геббельс снова продемонстрировал незаурядный организаторский талант и составил план кампании, согласно которому фюрер и видные партийные ораторы отправились в самые удалённые уголки страны. Говоря о том, что людям необходима вера, они придавали митингам некоторое сходство с религиозными церемониями, с колокольным звоном. Гитлер по крайней мере одну из своих речей закончил торжественным «аминь». Нацистские ораторы неизменно подчёркивали, что новое правительство обязано своим появлением доверию президента Гинденбурга, умело использовали его имя не только для того, чтобы подчеркнуть законность образования правительства, но и чтобы придать видимость благословения маршалом проводимой политики. Подчёркивая важность такого одобрения, ораторы, которые не так давно называли Гинденбурга слабоумным маразматиком, человеком, проигравшим войну, безвольным инструментом в руках марксистов и иезуитов, теперь превозносили его как героя, преданного, неустанного защитника своего народа, фельдмаршала непобедимой германской армии.