На 1-м этаже находились помещения, связанные с эксплуатацией здания, в них были установлены приборы отопления, вентиляции, освещения, располагались мастерские, гаражи и др.
На 2-м и 3-м этажах размещался офицерский и рядовой состав, причем последнему были отведены помещения у винтовых лестниц.
В центральной части здания, примыкавшей к главной лестнице, располагались бомбоубежище, госпиталь, хранилище и другие общественные помещения.
На 4-м, 5-м и 6-м этажах также размещался офицерский и рядовой состав. Там же находились столовые, кухня, комнаты отдыха и другие обслуживающие помещения.
На выступе перекрытий 6-го этажа, образующем платформу, были устроены площадки для мелкокалиберных зенитных пушек (до 12 спаренных или ординарных установок). С этой платформы наружные железобетонные лестницы вели на верхнюю платформу – плоскую кровлю здания, где была оборудована позиция для четырех спаренных 12,8-см зенитных пушек.
Верхняя платформа размером 60×
60 метров с квадратными выступами по углам представляла собой железобетонное перекрытие толщиной 4 метра. Позиция состояла из четырех площадок для спаренных 12,8-см орудий с нишами для снарядов и подъемниками для подачи боеприпасов с нижнего этажа.Напротив орудийной площадки находилось прямоугольное сооружение для хранения разного имущества и укрытия личного состава.
В центре верхней платформы башни была оборудована площадка для командного прибора с защитным траверсом напротив входа.
В период войны помещения внутри башен были использованы для размещения госпиталей, хранения ценностей и произведений искусства. При проектировании и строительстве башен ПВО немцы не предполагали использовать их под бомбоубежища. Во время интенсивных бомбежек Берлина выяснилось, что вместимость башен недостаточна, незначительная пропускная способность приводила к давке, и при каждой воздушной тревоге у входа в давке погибали до 100–150 человек.
В берлинских зенитных башнях несколько раз побывал министр вооружений Альберт Шпеер. Позже он вспоминал: «Вечером 22 ноября 1943 года я проводил заседание в своем кабинете, когда в половине восьмого вечера по радио прозвучало тревожное сообщение о приближении к столице целой армады бомбардировщиков. Вскоре мы услышали, что она уже достигла Потсдама, – я прервал совещание и спешно отправился к расположенному неподалеку, похожему на башню сооружению, где размещался командный пункт управления огнем зенитной артиллерии. С верхней площадки был хорошо виден Берлин. Но едва я взошел на нее, как почувствовал, что от мощных разрывов бомб пол подо мной ходит ходуном и сотрясаются даже крепкие стены башни. Оглушительный рокот волнами прокатывался над городом, на протяжении двадцати минут воздух непрерывно сотрясали гулкие разрывы бомб. Я стремглав бросился вниз по лестнице, а вслед за мной устремились зенитчики. Кое-кого из них перед этим взрывной волной с силой ударило о стены, и теперь они зажимали кровоточащие раны. Весь нижний этаж был до отказа полон людьми. Лица их уже смутно различались в пелене – в воздухе осела осыпавшаяся со стен штукатурка. Как только гул затих, я отважился подняться наверх и обомлел: здание моего министерства было объято пламенем. Я тут же поехал туда. Несколько секретарш в касках и поэтому похожих на амазонок под доносившийся время от времени грохот от взрывающихся вдалеке бомб замедленного действия пытались вынести из огня папки с документами. На месте моего кабинета дымилась огромная воронка.
Огонь быстро распространялся по всем помещениям и угрожал перекинуться на восьмиэтажное здание Управления вооружений сухопутных войск. Мы все были, естественно, крайне возбуждены и теперь, ощутив неожиданно прилив энергии, решили спасти хотя бы представлявшие большую ценность телефонные аппараты специальных линий связи. Мы просто выдергивали провода из розеток, а затем относили телефоны в надежное место в подвале здания. Утром меня посетил начальник управления генерал Лееб. “На рассвете пожар удалось потушить, но, к сожалению, мы ничего не можем делать, – с усмешкой сказал он, – кто-то унес все телефонные аппараты”.
Геринг находился тогда в “Каринхалле” и, узнав о моем ночном посещении пункта управления зенитным огнем, немедленно приказал больше не пускать меня на верхнюю площадку. Но у меня сложились настолько добрые отношения со служившими в “башне” офицерами, что они не побоялись ослушаться приказа рейхсмаршала и не препятствовали мне подниматься наверх.