Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

На региональном уровне имперские города, казалось, обнаруживали более существенные каналы влияния: густота феодального пейзажа отдельных имперских округов создавала для городов хорошие возможности для реализации собственных интересов. Однако в тех случаях, когда соседство ограничивалось лишь крупными территориальными княжествами, города были вынуждены лишь стремиться сохранить свой имперский квазисуверенитет. В этом случае религиозное вероисповедание играло двоякую роль: им можно было пользоваться, дабы узаконить свои имперские полномочия немедиатизированной общины и пытаться противостоять территориальному давлению, но оно же подталкивало княжеские власти поскорей ликвидировать иноконфессиональные лакуны на теле собственных владений. Драма имперского города Донауверта. аннексированного в 1608 г. Баварией, наглядно показывала проблематичность защиты своего имперского статуса даже путем апелляции к короне. Много проблем таила в себе вынужденная терпимость имперских городов к религиозным меньшинствам в своих стенах, закрепленная в тексте Аугсбургского мира. С одной стороны, защищенным становился религиозный статус общины, с другой — в ее структурах возникало своеобразное инородное тело, потенциально способное провоцировать конфликты, «вскрывавшие» изнутри городскую «независимость». Лишь в тех случаях, когда крупные, экономически весьма развитые города с давними традициями политической самостоятельности находились на периферии не слишком сильных территориальных структур, сохранялась возможность и защиты имперского суверенитета и даже наращивания политического капитала. В таковой ипостаси предстают Франкфурт-на-Майне на стыке гессенских и франконских земель и Нюрнберг, все еще игравший роль сильнейшей городской общины во Франконии. Само собой разумеющейся оставалась «имперская непосредственность» северных балтийских городов Ганзы, таких как Любек, Бремен или Гамбург, с одной стороны — удаленных от имперского «ядра», с другой — доминировавших на сравнительно слабом территориальном ландшафте нижней Германии. Вместе с тем если конфессиональная конфронтация с местными князьями обостряла проблему имперской самостоятельности, то и религиозная гомогенность общин с территорией также содействовала интеграции городов в орбиту княжеских интересов, примеры чего наблюдаются на нижнесаксонской равнине во владениях Вельфов. Вплоть до 1569 г. питательной почвой для противостояния Брауншвейга и местного герцога служил в том числе вопрос веры: лютеранский город против католика-князя. Однако переход вольфенбюттельской линии в протестантизм выбил из рук общины этот существенный аргумент. Во второй половине века борьба города Брауншвейга за свою автономию стала делом безнадежным, а его перспективы «имперской общины» — призрачными. Аналогичную судьбу должен был разделить Магдебург на средней Эльбе, оказавшийся в орбите интересов протестантского Бранденбурга, контролировавшего и местное архиепископство. Имперское городское сословие, консолидированное на верхнем уровне (рейхстаг), все более размывалось на региональном, теряя своих бывших членов, пополнявших ряды общин с сомнительным правовым статусом. Близость (и географическая и политическая) к имперской власти, на поддержку которой можно было еще рассчитывать, сохраняла важность лишь в отношении крупных и влиятельных городов с хорошими финансами и торговыми связями. В целом конфессиональная эпоха поставила точку в многовековом процессе взаимодействия князей и городов: историческое лидерство было окончательно закреплено за высшим дворянством.

Усиливалась взаимосвязь с территорией «земских городов» («Landesstädte»). Конфессиональное однообразие, унификация церковных структур и интеграция бюргерской элиты в систему княжеского управления все более подталкивали общины в объятия территориально-княжеской власти. Но не стремясь выйти из-под опеки князей, «земские города» располагали довольно большими возможностями для реализации собственных интересов. Верхушка бюргерства, представленная в административных структурах, городские финансы, питавшие княжескую казну, наконец, деятельное участие в сословном представительстве позволяли городам выступать непременными партнерами территориальных государей, пользоваться выгодами сложившегося положения.