Германская военная мысль

Тактика за период с эпохи Возрождения до Фридриха Великого изменилась глубочайшим образом в самом своем корне, но основы стратегии остались теми же. Обширные и глубокие массы пехоты вытянулись в тонкие, как нить, линии; копейщики и алебардщики превратились в мушкетеров; из одиночных всадников составились сомкнутые эскадроны; немногие тяжеловесные орудия обратились в бесчисленные батареи; но полководческое искусство сохранило за все эти века тот же облик. Все время повторяются одинаковым образом создавшиеся положения и одинаковым образом мотивированные решения. Редко приходится обеим сторонам двигаться прямо навстречу друг другу, чтобы добиться решения. Иногда обе стороны или же лишь та сторона, которая чувствует себя более слабой, занимают неприступные позиции. Мотивом, заставляющим дать сражение, является предположение одной из сторон, что создался удобный для того случай, например чтобы иметь возможность атаковать, прежде чем противник успеет укрепиться (под Белой горой в 1620 г.; Хохштедт — 1704 г.), или же в условиях осады крепости. Сражения под Равенной в 1512 г., под Нордлингеном в 1634 г., при Мальплаке в 1709 г. складываются на совершенно одинаковых основаниях: более сильная сторона хочет осадить какую-либо крепость, а другая стремится помешать этому посредством занятия вблизи выгодной позиции, причем подвергается атаке. Колин отличается от названных выше сражений только тем, что осаждающий несколько выдвигается навстречу подошедшей на выручку армии. Или же, наоборот, армия, идущая на выручку осажденных, атакует более сильную армию, связанную осадой: Павия (1525), Турин (1706). Добрая часть Семилетней войны вертится вокруг осад и прикрытия крепостей — Прага, Ольмюц, Дрезден, Швейдниц, Бреслазль, Кюстрин, Нейсэ, Глатц, Козель, Кольберг, Глогау. Таковы же условия и борьбы между Карлом V и Франциском I, а также и Тридцатилетней войны и войн Людовика XIV. Решения Густава Адольфа дать сражения под Брейтенфельдом и Люценом назревают совершенно так же, как и решения Фридриха дать сражение при Лейтене и Торгау. Каждый период, каждая кампания и каждый полководец проявляют при этом свои индивидуальные черты, весьма заслуживающие внимания. Густав Адольф атакует Валленштейна под Люценом, так как он не хочет позволить ему зимовать в Саксонии; Фридрих Великий атакует австрийцев под Лейтеном и Торгау, потому что он не хочет позволить им зимовать — однажды в Силезии, а другой раз в Саксонии. В этом отношении положение оказывается совершенно схожим, но имеется и значительное различие, поскольку Фридрих и под Лейтеном, и под Торгау шел на несравненно больший риск, чем шведский король. Далекие предприятия и подвижность Торстенсона, конечно, придавали его стратегии совершенно своеобразную окраску, однако ее основы ничем не отличались от таковых стратегии Густава Адольфа. Даже в истории отдельных полководцев мы встречаем разительные параллели: как Евгений, так и Фридрих понесли в последнем данном ими крупном сражении большие потери убитыми и ранеными и добились лишь скромного стратегического успеха, один под Мальплаком, другой под Торгау, и после этого вели лишь кампании, которые ими уже больше не доводились до решительного сражения. Мальплак являлся тем, что издревле именуется «пирровой победой», а Торгау было лишь немногим больше. Поэтому с точки зрения мировой военной истории надо ставить не вопрос, почему Фридрих после 1760 г. так сильно уклонился в сторону маневренного полюса, а каким образом, несмотря на опыт предшествовавших ему великих полководцев, он все же мог еще с таким страстным увлечением приближаться к полюсу сражений. Ответ заключается в том, что возросшие достоинства прусских войск и тактическая их умелость, которые в конце концов привели к идее косого боевого порядка и сделали ее осуществимой, дали и в стратегическом отношении гениальному смельчаку новые надежды на апелляцию к решению спорных вопросов сражением.