Германская военная разведка. Шпионаж, диверсии, контрразведка. 1935-1944

Иногда адмирала Канариса изображают как «загадочного человека», и, возможно, сознательно или подсознательно, он сам способствовал росту этой легенды. Ему очень помогало, когда он оставался наедине с собой и ему не докучали посторонние. Он был, как это единодушно замечают все, кто с ним был связан, очень нервным человеком; и он явно стремился избегать всяких ненужных тривиальностей и подробностей, ибо только таким путем мог справиться с огромным грузом, налагаемым на его находчивость и целеустремленность, и сохранить свою энергию и всестороннее восприятие обширного поля деятельности, которое ему было доверено. Есть поговорка о философе Лихтенберге, которая полностью применима к Канарису. «Не следует, – писал он, – говорить «я думаю», а лучше, подобно тому, как говорят «идет дождь», сказать «так думается»; это абсолютно точно приложимо к Канарису. «Она» – мысль – независимо работала внутри него. Когда к нему поступала какая-то новая проблема, он не раздумывал над ней, а давал ей какое-то время независимо перевариться внутри себя, и мог быть уверен, что к нему придет нужное решение; и этот «приход» решения – практическое проявление теории Лихтенберга.

Канарис, как и его офицеры, был человеком интуиции. И он, и они должны были ощущать уверенность, что в постоянно меняющейся череде событий их в конце концов осенит правильная идея; а когда шеф работает с людьми, обладающими проницательностью и воображением, которые в то же время – офицеры, люди, воспитанные на дисциплине и привыкшие подчиняться приказам и требовать от других безусловного исполнения своих приказов, тогда получается сплав личных и официальных отношений, какого больше нигде не найдешь. Как раз эти человеческие взаимоотношения, смесь военного поведения, взаимного уважения к разуму и эффективности, а также здоровая доля личного восхищения и привязанности, и составляли основу службы при адмирале Канарисе. Ощущение, что они в безопасности, я бы сказал, что они находились под сверхчеловеческой защитой, никогда не покидало тех, кто стоял близко к нему.

Человеческое достоинство было руководящим принципом, по которому он работал и требовал того же от своих офицеров. После завершения дела Сосновского он и несколько его офицеров обсуждали различные факты, которые стали известны. Сосновский, вдруг сказал адмирал, использовал настоящую любовь женщины и доверие многих женщин в своих собственных целях, а это то, что ни один офицер абвера не должен делать, позволять или способствовать совершению. Могут найтись те, кто думает, что такого рода сантименты не должны иметь места в секретной службе. Они не правы, как это доказывает дело Сосновского. Великолепный доклад о германской мобилизации, который он направил в польский Генеральный штаб, был в Варшаве отвергнут как дезинформация. Польская разведслужба была одурачена фальшивым донесением, подсунутым ей в руки немцами; а когда Сосновский вернулся в свою страну, он был обвинен в подсовывании ложной информации и даже в сознательном сотрудничестве с немцами в ее подготовке и брошен в тюрьму.

Если разведка проводится в самой низкой этической плоскости, она не может рассчитывать на доверие своих вышестоящих руководителей, а вся организация, больная сверху донизу, – нечистое общество. Абвер при Канарисе был чистым и здоровым органом. Только поэтому он стал за четыре с половиной года такой эффективной разведывательной службой; его работа освобождала дорогу армиям, вторгшимся в Польшу и Францию, от всех препятствий (незнание вражеских сил, их состава и дислокации), которые могли бы преградить им путь, а его гибкость была таковой, что он мог немедленно приступать к решению новых задач в Дании, в Норвегии и на Балканах.

Когда в результате советско-германского пакта русские оккупировали страны Прибалтики, работники разведслужб этих стран оказались под серьезной прямой угрозой. Они могли не сомневаться, что русские схватят любого, кто работал в разведке против советских вооруженных сил. Представитель Канариса в Эстонии собрал членов разведывательного отдела эстонского Генерального штаба, снабдил их необходимым прикрытием и безопасно переправил их в Штеттин. Уверенный, что эта акция найдет одобрение у его шефа, он доложил о ней адмиралу только после того, как все закончил. Канарис не только одобрил: он сделал значительно больше. Он лично взял на себя ответственность за размещение и будущую финансовую безопасность этих офицеров. В отличие от этого конфиденциальные агенты некоторых из держав союзников были просто брошены и попали в руки русских.

Такие эпизоды не остались без внимания работников других секретных служб по всему миру, к тому же это были не отдельные случаи. Когда Морузов попал в опалу в Румынии, Канарис сделал все, что было в его силах, чтобы помочь ему, и немало таких людей, которые многим обязаны помогающей руке адмирала.