Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945

Среди последних был Зеект. Он занимал пост главы штаба, и в марте 1920 года Зеект занял место Рейнхардта. При Зеекте начался второй этап – период, в котором был построен рейхсвер и когда он приобрел отчетливые черты в глазах общественности. Именно на этом этапе, когда казалось, что все худшее удалось преодолеть и под ногами можно было обрести твердую почву, скрытое напряжение, тлевшее в офицерском корпусе, стало проявляться в его отношении к миру (имеется в виду Версальский договор 1648 года), который вызвал существование нового государства. И вскоре это напряжение сделалось заметным и острым. Оно проявлялось, например, в проблеме так называемых «свободных корпусов»[29], офицеры которых теперь вступали в рейхсвер. Они не поднялись выше местных путчей, которые устраивались то тут, то там. Однако был очевиден факт, что впервые за прусско-германскую историю, начиная с «дикого, отчаянного набега в Лютцове в 1813 году» (эпизод в освободительной войне против Наполеона), офицеры попытались повлиять на политику. Более того, они часто вели себя как ландскнехты, а рейхсвер быстро разглядел, что они могут стать угрозой для структуры, которую затевало военное ведомство. И они избавились от «свободных корпусов». Однако были и другие офицеры, во всяком случае, согласно рапортам, те молодые люди, которые служили в траншеях и думали, что их роль – воплотить принципы Макиавелли на практике. Между тем такие амбиции привели их к прямому столкновению со стандартами старшего командующего офицерства, которые были взращены имперской армией.

Однако в последней также имелись свои политические проблемы. Вплоть до начала войны существовала сильная враждебность (которую можно понять) между офицерским корпусом и социал-демократами. Когда последние проголосовали за необходимые для войны суммы денег на решающей сессии 4 августа 1914 года, томагавки вроде бы зарыли. В траншеях и под артиллерийским обстрелом у обеих партий были иные заботы, а некоторое примирение было порождено их общей службой и самопожертвованием. Более того, определенное количество социал-демократов получили назначения – о таком невозможно было бы даже подумать до 1914 года. Эти примиряющие факторы принесли дальнейшие плоды и после революции, когда армейское командование сочло возможным сотрудничать с народными представителями. В бурное время гражданской войны обе группы сумели положиться друг на друга ради достижения единства рейха и в борьбе с большевизмом. Во время ноябрьской революции офицеры были разоблачены как «члены и представители капиталистического класса», однако теперь обе партии работали в тесной дружбе друг с другом. И все же обида, нанесенная офицерам, оставила после себя жало, и это отчасти стало причиной, почему основная масса офицеров, разумеется выходцев из старой армии, теперь вновь подспудно бурлила «настоящей старопрусской раздражительностью» против парламента, демократии и всей их деятельности. Разумеется, военное поражение, революция и гражданская война – все это повлияло на то, чтобы возбудить в офицерах традиционную неприязнь. Они искали иных способов компенсировать унижения, обрушившиеся на них с 1918 года, и постепенно их оценка произошедшего с ними остановилась на мифе о «кинжале в спину». Основная ответственность за их поражение, таким образом, была переложена на политиков левого крыла – тех самых людей, в руках которых теперь находились бразды правления.