Гермоген

Она добилась своего. Невеста была невесела, а Ермолай угрюмо молчал. И только когда вошли в новый, только что срубленный дом, на душе у молодых немного оттаяло. Весело трещали сучья в печи. Пахло сосной. И в воздухе была разлита та приятная свежесть, какая бывает в начале зимы. Ермолай сбросил узлы на широкую скамью, Ксения начала их разбирать. Посуду поместила на поставцах и малом столике, что изготовил для неё отец. Вот только кровать не успел им изготовить. Ну да лежанку печник хорошую сложил. Пока обойдутся.

Пришёл поп и освятил жилище. Запахло ладаном и кипарисом. Зажёгся свет в лампадке перед образами. Молодые весело переглянулись. Сколько радостного доверия в лице Ксении! Хотя в душе её как будто что-то тревожило, словно не до конца поверила, что та жизнь под игом мачехи ушла от неё навсегда. Долго молилась перед иконой Спаса, потом они посмотрели в глаза друг другу радостно и спокойно. Ермолай взял за руку молодую жену, повёл к столику, который сам накрыл, положил её голову себе на грудь.

   — Вот и станем жить вдвоём, госпожа моя!

Она посмотрела на пироги, на кусочки аккуратно порезанной рыбы, на кувшин с медовухой, потом перевела виноватый взгляд на супруга:

   — Не сердитуй на меня, что свадебный стол не изготовила, что не встретили тебя с честью!

Ермолай погладил её по голове.

   — То не твоя вина!

   — И ты никогда не посетуешь, что взял бесприданницу?

   — Что это ты удумала? — Он поцеловал её в щёку.

   — Я серёжки яхонтовые продам, что братец подарил, и хоромы обставим. Расшитые полотенца повесим на образа. Скатерть камчатную куплю, полог расшитый. И ещё картинки на стены.

   — Не станем наперёд хлопотать, госпожа моя! Господь не оставит нас своим попечением!

21

Мало кто знает, сколь тяжёл труд священника. После обычной службы в монастырской церкви отец Ермолай нёс службу как «домашний» батюшка, исповедовал, утешал в болезни и скорби. И всё это безвозмездно, по доброте своей. И недосыпал, и покоем жертвовал. Прихожане прослышали, что отец Ермолай мог врачевать, и в бедных домах, где не могли заплатить лекарю, он оказывал посильную помощь больным. Личные заботы отступали на второй план. У него ещё не было даже достойного иерейского облачения. Ксения думала сшить ему рясу из бархата, да нужда съедала все деньги.

И сама Ксения была под стать ему — жила для других. В Казани многие переселенцы так и не обустроились, одинокие, без родни, они особенно нуждались в поддержке. Многие соседи жили меж собой как родня.

Ксения особенно привязалась к семье кожевника. Сам хозяин не вылазил из кабака, и бедная Настёна была обречена нести все домашние тяготы. Одной приходилось и хозяйство ладить, и детей обихаживать, и, главное, думать, чем накормить детей. Самый маленький качался в люльке, старшая — девочка десяти лет — помогала матери. Приходилось и чугуны большие в печь ставить, и тяжёлую лохань с «кашей» для свиньи подымать. Тоненькая былинка так сгорбатилась, что была похожа на крючок.

Могла ли Ксения спокойно слышать, как заходится в крике ребёнок, ибо матери некогда было его нянчить? Ксения изрезала исподнюю юбку на куски, чтобы было во что запеленать ребёнка. Укутав младенчика, любила носить его на руках (а про себя думала и мечтала, что у неё народится такая же кроха). Приносила детям то коржика, то пирога.

Между тем кожевник Кузьма тащил в кабак всё, что можно было продать. Снёс все вещи и начал незаметно приворовывать муку и просо. И когда Настёна снесла муку и просо соседям, надумал прирезать свинью. Настёна застала его за точкой ножа в сарае. Кузьма был пьян, и ей не стоило труда выбить из его руки этот нож. Она стала кричать, что тоже пойдёт в шинок и пусть всё пропадёт.

Однажды, вернувшись домой, Ермолай не нашёл Ксении. Топилась печь, а Ксении не было. Это озадачило его. Он привык к тому, что в вечернее время Ксения выглядывала в оконце, ожидая его. На крыльцо выскочит, радуясь ему. При одном взгляде на него угадывала, в чём он больше нуждается, в её молчаливом сочувствии или беседе. А ныне и стол не накрыт для ужина. Не раздеваясь он вышел во двор. Из соседнего дома доносился младенческий крик. Вспомнив, что Ксения часто навещала этот дом, Ермолай пошёл туда и застал неожиданную картину. Дверь отворена настежь. Ксения с кричавшим младенцем на руках в чём-то убеждала соседку, которая в полном бесчувствии сидела на лавке. Её старшенькие дети испуганно выглядывали с печи. В избе был полный беспорядок. Всюду валялись какие-то лохмотья, старые одеяла. Как узнал Ермолай, кожевник искал новое одеяльце, подаренное Ксенией младенцу. Настёне не удалось спасти подарок. Кузьма избил жену, вырывавшую из его рук одеяло, и, отчаявшаяся, отупевшая от побоев, она опустилась на лавку, не закрыв дверь за извергом. Её измученной душе хотелось покоя, забвения. В хату клубами входил мороз. А пусть его! Не хотелось думать, что замёрзнет, если не притворить дверь, и дети замёрзнут, что пора затопить печь. В это время, на счастье детей, зашла Ксения, хотя вечером она обычно не приходила, дожидаясь мужа.