Гермоген

Матрона рассказала про свой сон матери, а сама была в испуге, в смятении. Говорит и рот ладошкой прикрывает. Мать отмахнулась. Мысленное ли дело, чтобы Богородица явилась отроковице? И дитё-то непутёвое. Неслушница, непоседа. И наговорить может с три короба.

   — Опять пустое болтаешь, Мотря! Думаешь, не вижу, что темничаешь да рот рукой перегораживаешь!

На другой день девочке снова приснилась Матерь Божья. И голос её был ещё более повелительным и строгим:

«Поведай владыке и воеводам, да изымут Мой образ из земли!»

Мать снова отмахнулась:

   — То помстилось тебе. Шустрая больно. Многое в голову стала брать.

На этот раз Пречистая вновь явилась Матроне, но в новом виде, словно перенеслась Она к ним во двор. И свист такой, что слепит глаза, а вокруг головы Её будто солнечный венец сияет. И третий раз повторила Она своё повеление явить людям Её образ.

На этот раз мать Матроны задумалась. Припомнилось, как года три назад зашёл к ним юродивый. Дочка уставилась на него, а он упал перед ней на колени, поцеловал ей ноги и, когда она испуганно отскочила от него, сказал:

   — Се дева рождена исполнять повеление Богородицы.

Никто не обратил внимания на эти слова. Мало ли что бормочут юродивые! А ежели в словах тех была правда? И сон-то повторился трижды. Не берёт ли она грех на душу, отвергая видение?!

Фёдора надела праздничное платье, принарядила дочку. И, никому ничего не сказав, повела её в монастырь. Тем временем на монастырском дворе был воевода. Он отдавал какие-то распоряжения слуге своему — управляющему, когда к нему приблизились Матрона с матерью. Но управляющий не дал ей и слова сказать.

   — Знай своё место! Пошла!

Князь-воевода посадских людей к себе и на версту не пускал. А тут баба... Тьфу!

Фёдора отбежала в сторону. Ей показалось, что слуга воеводы хотел ударить её хлыстом.

В это время из митрополичьего домика шёл владыка. Увидев его, Фёдора заспешила к нему, упала перед ним на колени и начала быстро-быстро и немного путано рассказывать, какие сны приснились её отроковице. Владыка слушал рассеянно. Что-то много появилось людей, охочих рассказывать ему о своих видениях.

   — Единый лишь Бог — тайновидец, дочь моя! Иди себе с Богом! — И, благословив её, отошёл прочь.

   — Владыка не поверил тебе? Что станем делать, маменька?

Фёдора не ответила и всю дорогу молчала. Но была она женщиной упорной. Если надумает что — не отступится. И, придя домой, сообщила мужу свой план — копать на том месте, где стоял сгоревший дом.

У Данилы своих дел невпроворот. Надо ставить новый дом. Целый день сновал из лесу во двор, рубил брёвна, тесал их, выбирал, какие будут для клети, а какие сгодятся в подклеть, какие пойдут на венец.

   — Ты бы лучше мне подсобила, — буркнул он, — вечером пилить станем... А ты, вострушка-поскакушка, набегалась, поди, за день. Вот тебе и помстилось, во сне-то... И нечего было ходить к владыке позориться.

С годами в душе Данилы оседало смутное недовольство жизнью. По молодости мечталось жить в хоромах, а тут кой-какой домик был, и тот сгорел. Думал, дочка вырастет, госпожой станет, оттого и назвал её на римский манер — Матроной. Но все звали её Матрёной, и не светила ей впереди господская жизнь. Обличье у неё не барское, и руки успели загрубеть в домашней работе.

Матрёна словно угадала отцовские мысли о себе, набычилась. Вынесла из сараюшки лопату, потом другую. Фёдора сказала мужу:

   — Ты как хошь, а мы станем копать. Нет благой вести аще не от Бога...

Они подошли к пожарищу, где всего-то и уцелело, что одна печь с высоко торчавшей трубой. Фёдора начала медленно обходить погорелое место, то с одного угла зайдёт, то с другого. Что-то прикидывала, вспоминая, взгляд остановился на том месте, где в избе висели образа. Припомнилось вдруг, как на Благовещение, в самый канун рождения Матроны, было в том углу сияние. На короткий миг всплыло зарницей и пропало. Думала, помстилось ей, потом всё напрочь забылось. Но отчего же вдруг припомнилось теперь? Но ежели то было предзнаменование, то почему Царица Небесная подала голос только ныне, через десять лет?

   — В две лопаты станет копать, маменька?

Фёдора перекрестилась.

   — Благослови, Владычица Пресвятая! Подай скорую помощь! Окромя Тебя, кто поможет? Осилит ли баба перекопать всё пожарище ямами?

Копали, укрепляя себя молитвой. Утреннее солнце начинало припекать, когда Матрёна сказала:

   — Маменька, у меня наче штось под заступом упёрлось.

Обе начали осторожно отгребать землю, пока не обозначились четыре угла иконы. Мать и дочь сидели на корточках у краёв вырытой ими ямы, зачарованные сиянием светлого лика. Фёдора перекрестилась и стала думать, как поднять икону.

   — Данила! — позвала она. — Да скорее же, скорее!

Постояв перед иконой в почтительном молчании, Данила сказал жене:

   — Я тебе не советчик, Фёдора. Не нами положена эта икона в землю, не нам её и подымать. Да свершится сие по воле духовных чинов!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1