Героев не убивают

Естественно, при допросе родителей я тщательно выяснила все возможные места, где могло храниться оружие, использованное их сыном при совершении преступлений, но все названные ими сведения не принесли нам никакого результата. На вопрос, какой машиной пользуется их сын и откуда она у него, родители дружно ответили, что это машина его друга, который уехал за границу и разрешил их сыну попользоваться «девяткой», из чего я сделала вывод, что несмотря на слепую родительскую любовь, безусловно, имеющую место, Ирина Федоровна и Вячеслав Иванович не слишком много знают о сыне и, самое главное, не желают знать. Стал сынок ездить на машине, отбоярился от расспросов отговоркой, что друг оставил машину поездить, — и ладно, и закрыли глаза на то, что друзей сына что-то давно не видали, а особенно таких, которые владеют машинами и которым не жалко на несколько лет дать машину Феде попользоваться.

Ладно, разговор про машину с Федей — еще впереди, а вот из родителей я, пожалуй, выжала все, что можно. Они побежали искать адвоката, и к вечеру адвокат появился — вальяжный, в годах, с хорошей репутацией. Когда мы повторили допрос Федора в присутствии адвоката, тот позволил себе единственную фразу: «Ну что ж, теперь мне остается только сказать, что Федор хорошо учился в школе и не обижал животных». — «А вот это еще вопрос», — вскинулся Федор.

На Федора и его родителей у меня ушел целый день. Когда наконец я выползла на белый свет после допросов, я узнала, что Горчаков задержал Масловского, и это, безусловно, было событие дня, затмившее даже геройский поступок журналиста Трубецкого. Помещение, где мы работали, осаждали представители всех печатных изданий и телевизионных программ нашего города, а также нескольких иностранных массмедиа.

Я порадовалась, что на этот раз оборону перед прессой приходится держать не мне, а Лешке, и тихонько пробралась за спинами репортеров к выходу.

Может, хоть сегодня повезет, и я немного посплю.

Глава 20

Не так уж долго удалось нам порасследовать дело Масловского. Нам и вправду указали, что не нашего ума это дело, и предписали срочно передать его в прокуратуру города, в Управление по расследованию особо важных дел. Шеф намекал, чтобы передали дело в должном виде, чтобы не стыдно было перед старшими коллегами, и я пошла в следственный изолятор назначать фоноскопическую экспертизу.

Надо заметить, что Масловский оказался в общении весьма приятным господином. Если абстрагироваться от того, что он хладнокровно послал на смерть нескольких человек, — я получала удовольствие от визитов в следственный изолятор. Поначалу его поместили в обычный, гуиновский СИЗО, и я его посещала именно там. Когда я приходила, мы неизменно обсуждали светские новости, хорошую литературу и прочие приятные вещи, аккурат до прихода его адвокатов. Адвокаты со следствием общаться не велели, даже на светские темы, видимо, подозревая меня в иезуитском втирании в доверие, и Масловский замолкал, тоскливо смотрел в зарешеченное окошечко.

На этот раз адвокатов я вызывать не стала, поскольку планировала отобрание образцов голоса Масловского для того, чтобы эксперты их сравнили с голосом, запечатленным на фонограмме к видеозаписи «допроса» двух армянских граждан. Эта процедура не предусматривает участия адвокатов, и, кроме того, я предвидела, что Масловский элементарно откажется давать образцы голоса, а принудительно их не возьмешь, вот и не стала всуе беспокоить занятых людей.

Поскучала я в следственном кабинете совсем немного. Пришел элегантный Масловский, как всегда, хорошо одетый, только галстуки ему здесь не разрешали.

Если следственное действие проходило с участием адвокатов, то кто-то из них по просьбе подзащитного обязательно приносил с собой галстук, и Масловский, прежде чем войти в следственный кабинет, в коридоре этот галстук надевал. Сегодня пришлось ему общаться со мной в неглиже, как он это назвал, хотя костюм и рубашка были безукоризненными.

Конечно, давать образцы голоса он отказался. Я задала дежурный вопрос — почему, и он охотно пояснил, что изъятую из офиса кассету считает фальсификацией и отказывается участвовать в дальнейшей фальсификации сфабрикованного против него уголовного дела. Я поморщилась, мол, Артемий Вадимович, грубо, но он, рассмеявшись, продолжил:

— Это официальная позиция. Можете записать мои слова в протокол.

— Хорошо, обязательно. Но ведь вы понимаете, что я могу предоставить экспертам вместо экспериментальных свободные образцы вашего голоса? Это означает, что я не буду вас просить произнести определенные слова, те, что на видеокассете, а предоставлю экспертам фонограмму любых ваших высказываний.

— Конечно, я понимаю, что так и будет, но я оспорю эту экспертизу на основании того, что у экспертов было недостаточно материала и в связи с этим их выводы не точны.

— Но ведь получится, что у экспертов недостаточно материала по вашей вине.

— А какое это имеет значение? К достоверности выводов это отношения не имеет.

— Это вас адвокаты так успешно подготовили?