Героев не убивают

И вот настал замечательный день, когда ко мне заявились Кораблев с Крушенковым и торжественно объявили, что наш общий подопечный Федя Пальцев готов дать нам полный расклад по убийствам депутата Селунина и руководителя СЗФПГ Бардина с мотивами, заказчиком — вплоть до аудиозаписи разговора с ним — и с оружием. Но в обмен он хочет кое-каких гарантий, всего-то ничего — до суда побыть на свободе. Я схватилась за сердце, но опера стали убеждать меня, что в этом есть рациональное зерно: если он всю эту лабуду действительно сдаст, мы не сможем обеспечить его безопасность, даже если они по очереди будут спать с ним в одной камере.

Конечно, они были правы — если Пальцев скажет все это и даже даст вешдоки, вроде кассеты с записью его разговора с Хорьковым, до суда он не доживет. А у нас не предусмотрены ни сделки с правосудием, когда показаниями о более тяжком преступлении можно купить себе индульгенцию за менее тяжкое, ни программы защиты свидетелей. В следственном изоляторе Пальцев начнет кипятить себе чаек, и его неожиданно ударит током — вот и вся недолга. Обвинять будет некого, и тайны заказных убийств умрут вместе с ним.

В общем, я обещала подумать. А думать следовало в нескольких направлениях. Во-первых, раскрыть эти преступления и доказать вину Хорькова в организации двух заказных убийств было заманчиво, черт подери. Во-вторых, за время общения с Пальцевым я начала ему доверять, но можно ли ему доверять стопроцентно? И в-третьих, самой большой проблемой было его освободить в случае получения от него показаний. Поскольку ни один прокурор не согласился бы с изменением меры пресечения человеку, которому инкриминируется шесть убийств и которому реально светит пожизненное.

Значит, следственное изменение меры пресечения исключается. Остается судебное. Адвокат пусть обжалует меру пресечения в виде ареста, а суд ее изменит на не связанную с заключением под стражу. Одна только закавыка: ни один суд тоже не пойдет на изменение меры пресечения обвиняемому, за которым шесть убийств.

Снова собрав оперов, я сказала им, что вижу только один вариант — в рамках Закона об оперативно-розыскной деятельности создать документы прикрытия, свидетельствующие о том, что Пальцев смертельно болен. При наличии у него старой травмы создание таких документов не будет особо трудным. Эти документы следует представить в суд, а их начальники пусть договариваются с судом об освобождении Пальцева в оперативных целях.

Опера призадумались и поехали обсуждать предложение с начальниками.

— Вы еще не забудьте придумать, где вы будете его держать, — напутствовала я их. — Если его освободят, дома жить он не сможет, там не намного безопаснее, чем в тюрьме.

— Да место-то есть, — поведал мне Крушенков, обернувшись, но я прервала его:

— Нет, я про это место ничего знать не хочу, — прервала я его. — Это ваши оперативные дела, а у меня своих следственных хватает. Но он точно даст показания?

— Девяносто девять процентов, — вступил в разговор Кораблев.

— Почему не сто?

— Ну хоть один процент ради приличия надо оставить на непредвиденные обстоятельства.

С этим они ушли, но буквально через секунду Крушенков снова засунул нос в мой кабинет.

— Маша, — спросил он, — мой напарник не просил у тебя допуск к Пальцеву?

— Царицын? Нет.

— У меня просьба: если вдруг он придет за допуском, откажи. Под любым предлогом, как угодно, придумай что-нибудь, но допуск не давай.

— Как скажешь, — пожала я плечами, понимая, что это не прихоть.

Опера ушли, а я еще некоторое время размышляла над несовершенством нашего законодательства, не позволяющего в полную силу бороться с организованной преступностью. Я вспомнила рассказ нашего руководителя семинара в Эссексе. Он как раз упоминал вопросы сделки с правосудием и ссылался на американский опыт — на дело «Соединенные Штаты против Дэррила Ламонта Джонсона и Куона Джона Рэя», обвинявшихся в организованной преступной деятельности; мы потом нашли материалы этого дела в Интернете. Там обвинение опиралось на показания четверых членов банды, согласившихся сотрудничать с правосудием и уличавших руководителя банды в умышленном убийстве одного из его корешей, которого он счел стукачом. Так вот, на процессе адвокаты намекали присяжным, мол, отнеситесь с осторожностью к показаниям этих самых свидетелей обвинения.

Они сами далеко не идеальные личности, сами в крови по локоть, сами совершали преступления под руководством того же Дэррила Ламонта, если уж на то пошло. Но федеральный прокурор Рональд Сэйфер мгновенно парировал этот упрек. Он сказал присяжным: «Кто еще, вы думаете, придет сюда и будет давать показания? У преступного сговора, рожденного в аду, свидетелей-ангелов быть не может».

А после этого я с грустью подумала, что Крушенков идеализирует условия изоляции в гуиновских тюрьмах. Это ему не комитетский изолятор. Туда действительно без официального допуска не войдешь. А в наших изоляторах легко можно договориться. Если Царицын или кто-нибудь другой очень захочет пообщаться с нашим Феденькой, устроить это будет проще простого.