Героев не убивают

Протянув ему бумаги, я объяснила, что я записала в бланк протокола допроса то, что произошло со мной в прокуратуре, с подробными приметами самозванцев. Он поблагодарил, внимательно прочитал то, что я написала, и отложил протокол в сторону.

— Ну что, голубушка, — ласково спросил он, открывая коробку печенья и раскладывая печенюшки передо мной на гостиничной тарелке, — за коллегу пришли хлопотать?

— Пришла, — кивнула я. — Серафим Михайлович, выслушайте меня. Крушенков не убийца, его подставили…

Следователь бросил в рот печенье и шумно вздохнул:

— О-хо-хо, хо-хо…

— Серафим Михайлович, — взмолилась я, — не отмахивайтесь от того, что я вам скажу. В ваших руках судьба человека, вы — очень опытный следователь, неужели вы можете так, с ходу, поверить, что умный, грамотный подполковник ФСБ в пьяном угаре пойдет мочить журналиста из своего табельного пистолета?

— О-хо-хо, хо-хо… — снова завздыхал Серафим Михайлович. — Ты с ним спишь, что ли, красавица? — заглянул он мне в глаза.

— Нет, — растерянно ответила я, не успев даже обидеться.

— Да ладно, я никому не скажу. Спишь ведь, а то что бы ты тут распиналась, чтобы его выгородить?

— Я уверена, что он не совершал убийства, поэтому и распинаюсь, как вы изволили выразиться.

Мысленно я обозвала себя самыми страшными словами за то, что начала злиться. Мне нельзя восстанавливать против себя следователя, иначе я ничего не добьюсь и только напорчу Крушенкову.

— Серафим Михайлович! Выслушайте меня!

— Да я тебя слушаю, — кивнул мне следователь.

— Серафим Михайлович! Сергей Крушенков — очень умный и опытный чекист, оперативник. Да у него вообще характер такой — он даже говорить плохо о людях не может, не то что поднять руку на кого-то… — Я осеклась и вспомнила, как Сергей врезал Трубецкому. Судя по всему, следователь уже. обладал этой информацией, потому что покачал головой. — В общем, и напиваться в кабинете, и устраивать пьяные разборки — это не в его духе. Он вообще мало пьет…

— Вот с непривычки в голову-то и ударило, — добродушно отозвался следователь. — Еще что?

— Еще я хочу вас попросить взглянуть на дело с другой точки зрения.

Допустите, что его подставили, потому что он мешал кому-то. Его уже пытался уволить наш самый крупный преступный авторитет, Хорьков.

— А чем он Хорькову-то так мешал? — взглянул на меня следователь сквозь полуопущенные веки.

— Да у них давние отношения… — Я просто не знала, что можно говорить следователю, а о чем пока лучше помолчать.

— Милая моя, а что, кроме твоих слов, есть по этой версии? — Похоже, следователю уже надоел этот разговор, и он мечтал скорее его закончить и выпроводить меня.

— Но вы же расследуете дело, установите…

— А-а! А теперь послушай меня, милая. — Серафим Михайлович потянулся вперед и похлопал меня своей пухлой рукой по коленке. — Завтра я тебя допрошу, и ты мне скажешь, что в твоем присутствии Крушенков угрожал Трусову пистолетом и заявлял, что убьет его.

— Но не так же было…

— Скажи, как?

— Он просто так сказал, в запальчивости… — К сожалению, я и сама понимала, что неосторожно сказанные слова следствие может интерпретировать только в одном смысле — как угрозу, реализованную впоследствии.

— Пусть суд потом решает, просто — так он сказал или нет, — махнул рукой следователь. — Дальше поехали. Есть люди, которые видели Крушенкова пьяным незадолго до убийства.

— Ну и что? Это ничего не доказывает…

— Ну да? Очень даже доказывает. Говорю, дальше поехали. Что ты возразишь против такого веского доказательства, как заключение баллистов о том, что пуля, изъятая из тела Трусова, выстрелена из пистолета, закрепленного за подполковником Крушенковым?

— Что я скажу? Скажу, что пистолет мог в момент убийства быть в руках у кого угодно.

— Хорошо, дорогая, тебя не переспоришь. — Следователь усмехнулся. — А что ты скажешь насчет показаний сотрудников Трусова? Двое мне сказали, что в день убийства в редакцию звонил человек, представившийся подполковником Крушенковым, искал Трусова и грязно ругался в его адрес. Им показалось, что Крушенков был пьян.

— Серафим Михайлович! — Я схватила его за руку, и он удивленно посмотрел на меня. — Вот именно: звонил человек, представившийся Крушенковым.

Мог от его имени позвонить кто угодно.

— Ты мне лучше скажи, милая, — следователь высвободился из моей цепкой хватки и сам взял меня за руку. — Не слишком ли сложно его подставили? Кому-то надо было целый спектакль устраивать, звонить голосом Крушенкова, а главное — как-то завладеть его пистолетом. Вот на это что ты скажешь?

— А что он сам говорит?

— Вот то-то и оно. Колол я его битый день; если ты не совершал, говорю, каким образом из твоего пистолета этого Трусова хлопнули? Вот скажи.

— И что он сказал?

— Что он сказал? Не знаю, говорит, ума не приложу. Пистолет все время был при мне.

— Хорошо, а что он делал во время убийства?