Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу

Прокламации призывали поддержать освободительную борьбу польского народа и готовиться к революции в России. «Братья солдаты, — говорилось в одной из них, — оставьте поляков в покое устраиваться по-ихнему, а идите освобождать народ русский от царских дворян и чиновников». В прокламации к офицерам Огарев писал: «Мы не оставляем нашей прежней мысли: вы должны готовиться и готовить солдат — на востоке и юге, на западе и севере. Дружно, со всех окраин, двинемся внутрь России, подымая народ на созвание бессословного Земского собора».

Прокламации были отпечатаны тысячными тиражами и получили широкое распространение. Эти прокламации с печатью «Земли и Воли», на которой были изображены две руки, соединившиеся в братском пожатии, читали в войсковых частях и в учебных заведениях, они появлялись в карманах пальто и шинелей, в почтовых ящиках и на стенах домов. Они обнаруживались не только в Польше и центральных русских губерниях, но и на Кавказе, в уральских и сибирских городах и поселках.

Потебня не сдался, не отступился от дела всей своей жизни, выказав большое мужество и силу духа. Он хотел одного: пусть не в той форме, как было задумано, но русский легион в повстанческой армии должен существовать. От него еще может зависеть многое в дальнейшем ходе и польской и русской революции. Мысль о русском революционном легионе в это время распространяется и в России и в Польше. Этой мыслью был полон Бакунин, пославший предложение создать такой легион одному из повстанческих командиров — Лянгевичу, в расчете на его «симпатию и содействие».

Во второй половине февраля Потебня появился в отряде Лянгевича в районе Песковой Скалы. Здесь он хотел положить начало созданию добровольческого отряда из русских солдат и офицеров. Имелись в виду как те, которые сознательно перейдут в польский лагерь, так и те из пленных, которые согласятся на это под влиянием революционной пропаганды. Из лагеря Потебня послал Герцену и Огареву краткую записку — они знали, о чем шла речь. «Я решился остаться здесь, — писал он. — Надежды сделать что-нибудь мало; попробуем. Ваш А. П.».

Мариан Лянгевич был одним из тех повстанческих руководителей, политические взгляды которых держались где-то на уровне правого крыла красных. Уроженец Познани, бывший офицер прусской армии, а затем гарибальдиец, он перед восстанием был преподавателем в польской военной школе в Генуе и Кунео. Назначенный повстанческим военным начальником Сандомирского воеводства, Лянгевич командовал довольно удачно; вообще его считали опытным офицером. После поражения Мерославско-го, инспирируемый белыми, он в марте 1863 года объявил себя диктатором. Потебня прибыл в отряд Лянгевича еще перед этим. Но, по-видимому, его предложение организовать русский легион не встретило достаточной поддержки. Трудно сказать, чем бы закончились переговоры, если бы Потебне суждено было дожить до их завершения.

В ночь на 21 февраля (5 марта) 1863 года Потебня участвовал в стычке с карателями около кладбища на окраине местечка Скала. Он пошел в бой как рядовой косинер, встал во главе атакующей группы повстанцев, но вражеская пуля настигла его. Смертельно раненного Потебню перенесли в кладбищенскую сторожку. А. Езёранский, присутствовавший при этом, вспоминал впоследствии: «Умирал спокойно.

Последние слова его были: «Дай вам бог успеха в борьбе против тиранов».

В 1953 году прах Потебни и павших вместе с ним повстанцев перенесен к находящемуся неподалеку от места боя замку у Песковой Скалы. Расположенный в очень красивой местности в окрестностях Кракова, замок превращен в историко-краеведческий музей, в котором бывает немало посетителей. Каждый останавливается у надгробья. На гранитной плите написано, что здесь покоится прах Андрея Афанасьевича Потебни, который своей кровью скрепил дружбу между поляками и русскими. Заканчивается надпись словами: «Вечная слава борцам за нашу и вашу свободу!»

Зигмунт, ПАДЛЕВСКИЙ

Ранней осенью 1862 года Варшава казалась тихой, спокойной, смирившейся. Ни многолюдных уличных шествий, ни пения патриотических гимнов в костелах, ни «кошачьей музыки», которой молодежь награждала прислужников царизма, — почти ничего из того, что было обычным год-полтора назад. Большинство женщин одето в черное, но уже немало модниц рискуют носить наряды фиолетового и других «компромиссных» тонов. Открылись театры, устраиваются балы и великосветские рауты. Правда, посещают их богачи, чиновники и офицеры — по приказу наместника и рекомендации маркиза Велёпольского. Официозная печать кричит о разгроме революционного подполья, о благоприятных переменах в настроении польской общественности. Тем не менее Велёполь-ский передвигается по городу в бронированной карете под конвоем конных жандармов.