Герой!

Биотехнологическое оборудование для производства детей по дешевке не достанешь, не говоря уже о стоящих в ангаре торчах. Еда, одежда, предметы первой необходимости…

Чудом было не то, что братья в Кохэбе жили бедно, чудом было то, что они вообще жили. Рэндомам такое не удалось бы никогда. Ваун почувствовал гордость и всепоглощающее восхищение.

И стыд. Почему они ни разу не попросили его о помощи?

Зеленый снова заговорил:

— Он хочет знать, кто эти двое диких и какое они имеют значение.

Фейрн и Клинок, несомненно, слушали, но Ваун не посмотрел на них.

— Никакого. Это «зайцы». Ничего особенного. Позади раздались женские рыдания.

— Тут парень предложил сарай на вентиляционной станции, — говорил Зеленый в трубку. — Да, хорошо. — Он повесил реликтовое устройство на место. — Желтый, Голубой, Епископ сказал отвести рэндомов на станцию, хорошо? Здорово, что ты снова с нами, брат.

— Здорово оказаться тут в конце концов.

— Классно подумать, что Судный День так близок!

— Угу, — сказал Ваун.

Перед ним материализовался Коричневый, готовый услужить новому другу.

— Показать тебе все, брат?

Ваун натужно улыбнулся. Он невероятно устал, поскольку почти не спал последние три ночи, но понимал, что слишком возбужден, чтобы уснуть.

— Как насчет душа и чистой одежды для начала? У меня такое ощущение, что я только что с бала-маскарада.

— Ваун! — закричала Фейрн. Желтый пытался вытолкнуть ее ружьем. — Ваун, хватит дурачиться! — Клинок попытался заставить ее замолчать; она кинулась мимо него к Вауну, но путь ей преградил Голубой. — Ваун! Ваун! Сделай же что-нибудь!

— Сделаю что-нибудь. Приму душ. Пойдем, если хочешь, со мной, но я думаю, что здесь удобства общие.

Фейрн врезалась в Клинка и изумленно уставилась на своего прежнего героя.

Клинок обхватил ее рукой. Он тоже был бледен. Как он сказал, он хотел стать таким, как Ваун, с семи лет.

Круто.

У героев тоже бывают выходные.

Ваун повернулся к Коричневому:

— Показывай дорогу, брат.

Тоннели по большей части были узки, холодны и темны. Они сплетались и пересекались, как нити паутины, во многих местах до сих пор валялись ржавые рельсы, огромные груды кабелей и трубопроводов. Ваун силился вспомнить, чем только не перебывал за долгие годы Кохэб, но вспомнил только лабораторию бактериологической военной технологии. Ископаемые телефоны теперь получали объяснение. Насколько возможно, братья старались использовать все, что тут осталось. Кроме того, сложную технику могли быстрее обнаружить во время постоянного осмотра планеты Патрулем, а единственным реальным прикрытием улья была секретность. Ваун не понимал, но чувствовал себя так, будто напоролся на историческую театральную постановку или угодил в место смещения времени. Там и тут попадались участки пола, устланного яркой мозаикой, настенная живопись, но, очевидно, у братьев из кохэбского улья не было слишком много времени и денег на искусство.

Снова и снова Вауна дурманили вспышки детских воспоминаний Приора и его собственные воспоминания о «Юнити». В этих грязных катакомбах не было сельского покоя Монады, но непрестанный поток братьев обескураживал узнаваемостью. Всех размеров: от болтливых карапузов до его точных копий. Брюки и яркие рубашки, темные волосы и потрясающая улыбка… Сюжет повторялся снова и снова. Сотни объятий, похлопываний по спине и рукопожатий до хрустения костей. Настойчивые расспросы о нападении пиподов и надолго ли он останется, и что с его лицом братьев удивительно заботили его синяки.

Остальные шли туда же, куда и он; скоро Ваун оказался внутри движущейся, болтающей, шутящей толпы братьев. Монада и детство Приора… Я — Голубой. Я Желтый. Я — всех цветов. По мере приближения к душу Ваун стал слышать знакомые звуки веселья и запах мыльного потока; здесь туннель выглядел наиболее обжитым и весь сиял.

Вдруг Ваун обнаружил, что срывает с себя одежду посреди дюжины срывающих с себя одежду парней. Ему приходится раздеваться дольше; они ждут его, а потом пропускают вперед, на почетное место. Обрадованный обнаженностью и анонимностью, ведомый смеющейся компанией собственных копий, Ваун бежит к двери и попадает в корыто с ледяной водой. Он бросается назад, чтобы отомстить, но виновный исчезает в парном тумане и толпе.

Слишком поздно воспоминания Приора предостерегают его о том, насколько раскрепощаются братья, стоит им избавиться от своего цветового кода. Все душевые в улье — место вакханалий, где градусов больше, чем на винокуренном заводе. Даже взрослые не отказывали себе в удовольствии поучаствовать в возне подростков, последние бесились, а малышня визжала, вопила и хулиганила без удержу.