Герои

Под руководством Лэрри ЛаСейла, Эдна Бучён — худая, тихая и застенчивая девчонка, стала гвоздем программы. Она украсила помещение разными безделушками и исполнила танец с всякими предметами, встречающимися в повседневной рутине жизни — с такими, как ведра или жестянки для золы. Ей рукоплескали словно звезде автострады.

«Все вы — звезды», — всегда говорил нам Лэрри ЛаСейл.

Ходили слухи, что сам Лэрри ЛаСейл также был звездой. Он выступал в ночных клубах Нью-Йорка и Чикаго. Кто-то принес из дома вырезку из пожелтевшей газеты, где его можно было увидеть одетым в смокинг, стоящим около афиши шоу в ночном клубе, на которой было написано: «ЛЭРРИ ЛаСЕЙЛ, ЗВЕЗДНОЕ ШОУ». Мы мало о нем знали, однако, и не задавали лишних вопросов. Мы знали, что он родился во Френчтауне, и что вся его семья уехала, чтобы поискать удачи где-нибудь еще. Лэрри брал уроки танца в студии Мадам Туасан, и еще ребенком выиграл первый приз на любительском конкурсе в Монумент-Сити-Холле, когда ему было всего лишь девять или десять.

Почему он ушел от шоу-бизнеса и вернулся во Френчтаун?

Никто не осмеливался спросить его об этом, хотя ходили смутные слухи о том, что у него были какие-то неприятности в Нью-Йорке. Такого рода слухи восхищали Джоя ЛеБланка. Когда он повторял их, то у него горели глаза, над которыми вверх-вниз плясали брови.

Его ослепляющий талант и искрящаяся энергия отодвигали все слухи, ходящие о нем на самый дальний план. Вдобавок, атмосфера волшебства, окружающая его, дополняла его очарование. Он был нашим чемпионом, и мы все были счастливы находиться рядом с ним.

Николь Ренард пришла в центр в тот же год. Она записалась в танцевальную группу. Уроки танцев она посещала еще в Албани, и поэтому на нее тут же обратил внимание сам Лэрри ЛаСейл. Я следил за тем, как ее ноги скользили по полу, и как ее белый костюм искрился отблесками света, когда она вращалась вокруг своей оси и подпрыгивала. Казалось, что во время танца она существовала в некоем собственном мире, в мире образов, изящно парящих словно птицы. Она была сама по себе, отдельно от всех, и, когда заканчивались занятия в танцевальном классе, она уходила из центра. Она больше ничем не занималась. Все остальное ее не интересовало.

Однажды, когда она направлялась к выходу. На ее лбу собрались капельки пота. Они напоминали капли дождя на белом фарфоре. И она сказала: «Привет, Френсис». В ее голосе была все та же странная издёвка, которую я слышал, когда она предупредила меня о том, чтобы я не сверзился с перил. Давясь и кашляя, я сумел сказать «Привет», но я не был способен принести вслух ее имя.

Она замедлила шаг, словно собиралась сказать что-то еще. Наши глаза встретились так же, как и тогда, в классе Сестры Матильды, и я испытал те же чувства. Спустя момент, когда она удалялась, оставляя за собой приятный аромат, смешивающийся с запахом ее пота и с образом ее тела, парящего по воздуху. Она больше не напоминала мне Святую Терезу, а скорее девушек из некоторых журналов, продаваемых в «Аптеке Лурье», от изображений которых мое сердце начинало биться сильнее, а колени начинали дрожать.

Ее посещения Врик-Центра сделали мою жизнь еще полнее и насыщенней.

И, наверное, поэтому так меня бесил Джой ЛеБланк, когда он говорил, что чувствует запах смерти, которым пронизано это помещение.

— Ты слишком много говоришь, — сказал я ему, хлопая за собой дверью, когда однажды мы выходили из Врик-Центра.

— Смерть, — произнес он. — Подожди — увидишь.

* * *

Вздрогнув от тяжелых капель дождя, я удаляюсь от Врик-Центра. Мне известно, что бедный Джой ЛеБланк погиб на берегу острова Ива Джима в южной части Тихого Океана. В конце концов, он был прав.

---------

Во Френчтауне я почти уже месяц. Март перелился в апрель, но в небе висят все те же толстые и низкие облака, и почти каждый день льет дождь. Иду по улице, и люди уже приветствуют меня, кивая или улыбаясь, потому что я стал известной личностью. Моя потертая армейская куртка говорит о том, что я ветеран, а сейчас к ветеранам относятся как никогда хорошо.

Остановившись перед магазинами на ступеньках, ведущих в Церковь Святого Джуда на углу Третьей и Механик-Стрит, я наблюдаю за Лэрри ЛаСейлом. У него все та же походка Фреда Астера и та же улыбка кинозвезды. А я подумываю о пистолете, спрятанном у меня в рюкзаке. Мне не терпится за ним вернуться.

Иногда яостанавливаюсь у женского монастыря и с удивлением ловлю себя на мысли, что, возможно, его стены скрывают от меня Николь.

* * *

В «Сент-Джуд-Клабе» ветераны, как и всегда, громко приветствуют меня, похлопывая по плечу и сразу же освобождая для меня место у бара или в толпе среди биллиардных болельщиков. Они с уважением относятся к моему молчанию и анонимности. Все говорят теперь о новых «Черри» и «Фордах», сходящих с конвейеров Детройта, и о свободном выходе на Третью Стрит без необходимости отдавать честь офицеру, и еще о возможности переодеться в гражданскую одежду вместо униформы.