Герои

— Прости, Горбушка, за долгую дорогу впустую, но мой ответ — нет. Передавай Кальдеру мои сожаления. За отказ и… за что бы там ни было остальное. Но я закончил, так и скажи. Скажи, что я ушёл на покой.

Горбушка вздохнул.

— Ладноть. Жалко конечно, но, что делать — передам. — Он задержался в дверях, оборачиваясь назад. — Приглядывай за собой, Утроба, а? Среди нас-то уже не так много кто понимает разницу между дурным поступком и правильным.

— Какую разницу?

Горбушка хмыкнул.

— Айе. Всё равно, приглядывай. — И он протопал вниз по ступенькам и канул в сгущавшейся тьме.

Утроба какое-то время смотрел ему вслед, раздумывая — рад ли, опечален ли тому, что сердце стало биться тише. Взвесил в руке меч, вспоминая каково это — его держать. С молотком уж точно не спутать. Он вспоминал, как Тридуба вручал ему этот меч. Как огнём внутри него горела гордость. И наперекор себе улыбнулся, когда вспомнил, каким был тогда. Каким колючим, буйным, и алчущим славы, и ни с какого боку не прямым, как стрела.

Он окинул взглядом комнату и весь свой малочисленный скарб. Прежде он представлял уход на покой возвращением к нормальной жизни после некоего промежутка кошмарного забытья. Этакого изгнания в страну мёртвых. Теперь же ему открылось, что вся его жизнь, стоящая того, чтобы жить, прошла с мечом в руке.

Стоя бок о бок с дюжиной. Хохоча вместе с Вирраном, Браком, Чудесной. Сцепляя руки перед боем, зная, что умрёт за свою команду, а та — за него. В доверии, братстве, любви — узах, теснее семейных. Рядом с Тридубой на стенах Уффриса, рыком выплёскивая непокорность великому Бетодову воинству. В день его натиска в сече при Камнуре. У Дунбрека. И в Высокогорьях, пускай они там проиграли. Именно потому, что проиграли. В день, когда он снискал себе имя. Даже в день гибели братьев. Даже на вершине Героев, где под струями дождя он смотрел, как надвигался Союз, и понимал, что каждое растянутое мгновенье может оказаться последним.

Как сказал Вирран — лучшей жизни не проживёшь. Уж наверняка, не починяя стулья.

— Тьфу, нахер, — пробормотал он, хватая в охапку перевязь меча и плащ. Перебросил их через плечо и быстрым шагом вышел наружу, хлопнув дверью. Даже не утруждаясь запереть её за собой.

— Горбушка! Погоди!