— Они взяли ворота, — прозвучал сдавленный голос Терпилы. Словно он впервые в жизни заговорил. Тем не менее, Ручей видел, что он прав. Они зарубили последних защитников, и вытаскивали засовы, и тянули, распахивали створки и сквозь арку прохода пробился свет.
— Клянусь мёртвыми, — прошептал Ручей, но наружу вышел лишь вздох. Сотни ублюдков хлынули в Осрунг, растекаясь в дыму, заливая островки-здания, наводняя улицы в направление моста. Тройной строй северян на северном конце стал в одночасье казаться жалкой преградой. Стена из песка против океана. Ручей мог разглядеть, как они поколебались. Почти что поникли. Мог почувствовать их жгучее желание присоединиться к тем, кто драпал по мосту назад, сквозь их ряды, пытаясь уйти от резни на том берегу.
Ручей её тоже чувствовал, зудящую тягу сбежать. Делать хоть что-нибудь — а единственное, что осталось в голове — это бегство. Его взгляд перепрыгнул на горящие постройки на южном берегу реки, сейчас пламя доставало выше, над городом стелился дым.
Ручей гадал, на что похоже оказаться в одном из тех домов. Нет выхода. Тысячи союзных молодчиков с грохотом молотят по дверям, по стенам, всаживают стрелы. Дым наполняет низкие комнатёнки. Раненые без надежд на пощаду. Пересчитывают последние боеприпасы. Пересчитывают мёртвых друзей. Нет выхода. Было время, от таких мыслей Ручью горячило кровь. Теперь же его сковал холод. На той стороне реки не возводили крепостей для защиты, там строили деревянные домики.
Точно такие, как тот, в котором был он.
Адовы приспособления
Горст промокнул письмо, вложил в конверт и передал Младшему, который запечатал его шлепком красного сургуча и сунул в курьерский ранец с золотым солнцем Союза, вышитым замысловатой позолотой поверх кожи.
— В течение часа оно отправится на юг, — произнёс слуга, поворачиваясь, чтобы уйти.
— Превосходно, — произнёс Горст.