Герои

— Айе. — Утроба медленно откинулся, кладя на колени тяжёлые, как наковальни, ладони. — По-моему.

— Шоглиг несла херню. Старая проблядь вообще не вдуплялась, когда мне умирать. Знал бы я раньше — точно надел бы чутка побольше доспехов. — Вирран издал некий звук, что-то между смешком и кашлем, потом скорчился, закашлялся, снова засмеялся, снова скорчился. — Ебать, как болит-то. В смысле, этого-то и ждёшь, но, блядь… до чего ж больно. Кажись, ты всё-таки открыл моё предназначение, а, Утроба?

— Походу, так. — На взгляд Утробы, предназначеньице вышло так себе. Не то, которое любой с руками бы оторвал.

— Где Отец Мечей? — прохрипел Вирран, пытаясь извернуться и оглядеться.

— Тебе важно? — Веко Утробы затрепыхало — глаз щекотало от крови.

— Его положено передавать. Ибо есть правила. Типа, как Дагуф Кол передал его мне, а Йорвил-Гора передал ему, а перед ним был Четырёхликий, так вроде? Я начинаю путаться в деталях.

— Ничего. — Под глухой стук в голове, Утроба склонился над ним, раскопал рукоять и вложил её в ладонь Виррана. — Кому ты хочешь его отдать?

— Ты сделаешь всё, до конца?

— До конца.

— Добро. Мало кому доверил бы я это дело, но ты — прямой, как стрела, ты старой закалки, Утроба, всё правильно. Правильный мужик. — Вирран улыбнулся ему. — Предай его земле.

— Э?

— Похорони его со мной. Было время, я считал его благословением и проклятием. Но он — сплошное проклятье, и мне не охота проклинать очередного беднягу. Было время, я считал его наградой и наказанием. Но таким, как мы — награда едина. — И Вирран кивнул на кровавое древко копья. — Вот. Либо… просто долго прожить и стать никем, о ком и говорить-то не стоит. Предай его грязи, Утроба. — И он содрогнулся, и втиснул рукоять в обмякшую руку Утробы и сжал на ней его пальцы.

— Хорошо.

— Ну хоть мне уже не придётся его таскать. Видишь, вообще хрен подымешь?

— Любой меч тяжело таскать. Это невдомёк тем, кто впервые берёт их в руки. Но со временем мечи становятся всё тяжелее.

— Неплохо сказано. — Вирран на миг оскалил залитые кровью зубы. — А мне, и то правда, надо было придумать добрую речь на такой случай. Найти слова, чтоб у всего честного народа защипало глаза. Чтобы вошли в песни. Но я всё думал: впереди ещё годы. Ничего в голову не лезет?

— Ты про слова?

— Айе.

Утроба покачал головой.

— Слова у меня никогда не ладились. А в песнях… барды наверняка сумеют сочинить свои.

— И так сочинили бы, суки. — Вирран моргнул — за край лица Утробы, в небо. Дождь, наконец, стал утихать. — Солнышко хоть выходит. — Он качнул головой, по прежнему улыбаясь. — Ну ты подумай? Шоглиг несла херню.

И он умолк.

Острая сталь

Дождь молотил, и Кальдер едва ли различал, что творится за пятьдесят шагов. Прямо перед ним его люди сплелись в живой клубок с людьми Союза. Копья и бердыши сцепились намертво, руки, ноги, лица — всё врезалось друг в друга. Рёв, вой, сапоги вязнут в мути луж, пальцы съезжают по скользким рукоятям, скользким древкам пик, окровавленному металлу, мёртвых и раненных пихают, как пробку в воде, либо втаптывают в грязь под ногами. Порой сверху валятся юркие стрелы, кто бы понимал чьи, отскакивают от шлемов или с подкруткой отлетают от щитов, втыкаясь в склон.

Третья яма или та её часть, которая видна Кальдеру, превратилась в кошмарную трясину, в которой чумазые земляные дьяволы борются и тычут клинками с засасывающей медлительностью. Союз перебрался через неё уже во многих местах. Неоднократно они подступали к стене и преодолевали её, и их отбрасывали лишь самоотверженные усилия Белоглазого и его растущей толпы воюющих раненых.

У Кальдера драло горло от выкриков, и всё равно не получалось быть услышанным. Сражались все способные держать оружие, и всё равно враг наступал, волна за волной, бесконечной тяжёлой поступью. Он даже не гадал, что с Бледным Призраком. Наверно убили. Уже полно народу поубивали. В таком тесном бою, когда враг так близко, что может на тебя плюнуть, долго не продержаться. Люди не созданы проявлять стойкость. Рано или поздно какой-нибудь край просядет, и, как при прорыве плотины, всё разом окажется сметено. Тот миг уже не за горами, чувствовал Кальдер. Он нервно оглядел пространство сзади себя. Пара раненных, чуток лучников, а за ними мутнеет силуэт крестьянской избы. Там его лошадь. Пожалуй, ещё не поздно..

Воины слева от него карабкались из ямы и пёрли ему навстречу. На мгновение он подумал — может быть это его люди, прислушались к голосу разума и спасаются бегством. Затем, в ледяном ознобе, он различил под грязью союзных солдат, проскользнувших сквозь брешь в боевом строю. Пока они лезли к нему, он стоял, раскрыв рот. Уже поздно бежать. Вожак шёл на него — потерявший шлем союзный офицер, задохшись, пыхтел, высунув язык. Он взмахнул заляпанным мечом, и Кальдер отшатнулся с его пути, поднимая брызги в луже. Следующий взмах он сумел отразить, ошарашивающий удар перекрутил его меч в кулаке, и рука загудела аж до плеча.

Ему захотелось заорать что-нибудь мужественное, но он вскрикнул лишь…