Герои

— Я знаю, внутри тебя всё это пылает. Наверно, никогда не потухнет. Но печальный факт в том, что в своё время я наслушался с дюжину подобных рассказов. Штук двадцать. И от твоего, у любого, кто видел битву, не встанут волосы дыбом. У нас чёрное ремесло. У пекарей получается хлеб, у плотников получается дом, а у нас — мёртвые люди. И поделать тут нечего, только принимать каждый день, таким, как он есть. Стараться добиться лучшего с тем, что тебе дано. Ты не всегда поступишь правильно, зато сможешь попытаться. И сможешь попытаться поступить правильно в следующий раз. А ещё остаться в живых.

Ручей покачал головой.

— Я убил человека. Разве не будет расплаты?

— Убил человека? — Утроба воздел руки и беспомощно уронил их. — Это битва. За всех решает она. Кому-то жить, кому-то умирать, кому-то платить, кому-то — нет. Если ты прошёл её и цел, скажи спасибо. Постарайся заслужить впредь.

— Я же блядский трус.

— Может быть. — Утроба мотнул большим пальцем назад, на тело Виррана. — Вон там — герой. Подумай, от кого сейчас больше пользы.

Ручей судорожно задышал.

— Айе. Понимаю. — Он подал Отца Мечей, и Утроба подхватил под гарду, приподнял громадный кусок металла и аккуратно положил его в повозку, возле тела Виррана. — Значит, теперь его возьмёшь ты? Он отдал его тебе?

— Он отдал его земле. — Утроба поддёрнул покрывало, чтобы не видеть его. — Велел похоронить вместе с ним.

— Почему? — спросил Ручей. — Разве это не Божий меч, упавший с небес? Я думал, его полагается передать другому. Он что, проклят?

Утроба взялся за вожжи и отвернулся лицом к северу.

— Каждый меч проклят, малыш. — И он хлестнул поводьями, и фургон покатил вдаль.

Вдаль по дороге.

Вдаль от Героев.

От меча

Кальдер сидел и смотрел на тускнеющее пламя.

Весьма походило на то, что всю свою изворотливость он израсходовал ради нескольких добавочных часов жизни. А точнее — холодных, голодных, зудливых часов растущего ужаса. Сидючи, глазея через огонь на Трясучку — щиплют связанные запястья и ноют согнутые ноги, сырость просачивается сквозь штаны и пробирает холодом затёкшую задницу.

Но когда несколько часов — предел того, чего можно добиться, то ради них пойдёшь на всё. Пожалуй, ради ещё пары-тройки, он сделал бы всё что угодно. Кто б только предложил. Некому. Подобно его ослепительному честолюбию, алмазно-яркие звёзды медленно истлевали в ничто, стёртые в пыль, когда с востока, из-за Героев, прокрались первые безжалостные признаки дня. Его последнего дня.

— Сколько до рассвета?

— Придёт, в своё время, — сказал Трясучка.

Кальдер потянул шею и поёрзал плечами, ободранными и ноющими от скрюченного полусна со связанными руками — метания среди кошмаров, по которым он испытал лишь светлую тоску, когда рванулся и пробудился.

— Нельзя ли предложить тебе, хотя бы рассмотреть возможность развязать мне руки?

— В своё время.

Как же ж, мать его, тоскливо всё обернулось. Какие возвышенные надежды питал отец.

— Всё здесь ради вас, — любил говорить он, кладя одну руку на плечо Кальдера, а другую на плечо Скейла, — вам править Севером. — Что за конец для человека всю жизнь промечтавшего быть королём. Но зато его запомнят, это уж точно. Запомнят его, самую кровавую во всей кровавой истории Севера, смерть.

Кальдер вздохнул, весь всклокочен.

— События не любят развиваться так, как мы их себе представляем, правда?

С тоненьким клинк-клинк, Трясучка постучал своим перстнем по металлическому глазу.

— Не слишком.

— А жизнь, в основном-то — сраная хуйня.

— Лучше пригнуть свои ожиданья пониже. Может удасться приятно разочароваться.

Ожиданья Кальдера ухнули в бездну, но приятное разочарование по-прежнему как-то не шло. Его передёрнуло от воспоминаний о поединках, где Девять Смертей бился за его отца. Дикий, кровожадный визг толпы. Кольцо щитов по краю круга. Кольцо державших их суровых названных. Следящих, чтобы никто не ушёл, пока не прольётся кровь. Ему и во сне не снилось, что в итоге самому предстоит драться в поединке. Предстоит умирать.

— Кто держит щиты за меня? — пробормотал он, в основном просто заполняя тишину.

— Говорят, вызвались Бледный Призрак и старый Белоглазый Ганзул. И Коль Долгорукий.

— Ему не отвертеться, ведь я женат на его дочери.

— Ему не отвертеться.

— Наверно они и щиты-то попросили только чтобы не слишком забрызгаться моей кровью.

— Наверно.

— Забавная она, кровища. Противная мерзость тем, на кого попадает, и горькая потеря тем, кого покидает. Зачем тогда её проливать? Ответь мне.

Трясучка пожал плечами. Кальдер пошерудил запястьями по верёвке, пытаясь обеспечить приток крови к пальцам. Для того, чтобы погибнуть с мечом в руке, желательно хотя бы суметь продержать в руке этот самый меч необходимое время.

— Дашь мне какой-нибудь совет?

— Совет?

— Айе, ты же вроде боец.

— Получишь шанс — не мешкай. — Трясучка мрачно нахмурился на рубин на своём пальце. — Пощада и трусость — одно и то же.

— Мой отец любил повторять: ничто не проявит твою власть сильнее пощады.

— Не в кругу. — И Трясучка встал.

Кальдер протянул запястья.

— Пора?

Выпрыгнув, нож сверкнул розовым отраженьем рассвета и метко рассёк шнур.

— Пора.