Герои

— Маршал… Миттерик? — Желток озадаченно потупился. — Что случилось с Кроем?

— С ним покончено, — буркнул Танни.

— Сколько их ты уже пережил? — спросил Форест.

— По-моему… навскидку, восемь. — Танни перебирал их на пальцах. — Френген, потом, Альтмойер, потом тот, низенький…

— Крепский.

— Крепский. Потом другой Френген.

— Другой Френген, — хмыкнул Форест.

— Выдающийся придурок, даже для главнокомандующего. За ним шёл Варуз, потом Берр, потом Вест…

— Хороший он человек был, Вест.

— Слишком рано ушёл, как большинство хороших людей. Потом был Крой…

— Лорды-маршалы переменчивы по своей природе, — пояснил Форест, кивая Танни, — зато капралы? Капралы вечны.

— Говоришь, Сипани? — Танни медленно отодвинулся в гамаке, подобрал одну ногу в сапоге, а другой начал потихоньку отталкиваться, раскачиваясь взад-вперёд. — Никогда там не был. — После недолгого раздумья перед его взором начали проступать кое-какие преимущества. Хороший солдат всегда поглядывает в сторону преимуществ. — Погода у них, вроде бы, неплохая?

— Прекрасная погода, — ответил Форест.

— Ещё говорят, у них там лучшие в мире шлюхи.

— Пока приказ спускали вниз, пару раз упомянули тамошних городских дам.

— Итак, две достойные цели.

— На целых две больше, чем тут, на Севере. — Форест лыбился широко, как никогда. Шире чем казалось необходимым. — А тем временем, поскольку твой контингент столь прискорбно сократился, вот тебе новый.

— О, нет, — простонал Танни. Мечты о шлюхах и ярком солнце увядали прямо на глазах.

— О, да! Сюда, ребята, подходим!

И они, конечно же, подошли. Четверо. Новобранцы, только что с корабля. Судя по внешности — из Срединных земель. В порту их целовала на прощание мама, а может и милка, а то и сразу обе. Новая выглаженная форма, надраенные ремни. Пряжки, само собой, сияют подготовкой к благородной солдатской жизни. Они уставились, пораскрывав рты, на Желтка, который захоти, не смог бы явить собой большую противоположность — с узким крысиным лицом, в потёртом изношенном кителе, замызганном после рытья могил, одна лямка на ранце лопнула и частично заменена шнурком. Форест жестом указал на Танни, словно балаганный распорядитель на своего уродца и, как обычно, обратился с одной и той же короткой речью.

— Ребята, это знаменитый капрал Танни, один из самых старослужащих унтер-офицеров дивизии генерала Фельнигга. Ветеран Старикландского восстания, Гуркской войны, предыдущей Северной войны, осады Адуи, только что завершившейся битвы при Осрунге и таких объёмов солдатской службы в мирное время, что более острый ум непременно бы помер со скуки. — Танни отвернул колпачок от желтковой фляги, отпил и передал её первоначальному владельцу, который в свою очередь пожал плечами и сделал неслабый глоток. — Он пережил понос, чахотку, паршу, осеннюю лихоманку, ласки северных ветров, пощёчины южных дам, тысячи миль переходов, многолетние рационы Его величества и даже самую чуточку настоящих боёв, дабы сейчас предстать — вернее присесть — перед вами…

Танни закинул один разбитый сапог на другой, медленно откинулся в гамаке и прикрыл глаза. Сквозь веки розовело зарево солнца.

Старая закалка

Когда он добрался назад, солнце уже клонилось к закату. Над заболоченным родником тучами клубилась мошкара, желтеющая листва отбрасывала на тропу пёстрые тени, на ветру колыхались толстые ветви, настолько низкие, что ему пришлось пригибаться.

С виду дом показался меньше, чем он его помнил. На вид небольшой — но такой красивый. Такой красивый, что ему захотелось плакать. Дверь скрипнула, когда он надавил на неё, по непонятной причине испуганный почти так же как в Осрунге. Внутри никого не было. Лишь тот же пропахший дымом полумрак. Его койку убрали, освобождая место, там, где стояла она, блеклый свет падал на пол косыми чертами.

Ни души, и во рту появился неприятный привкус. Что если они собрались и уехали? Или вдруг пока его не было пришли чужие, дезертиры, ставшие разбойниками…

Он услышал мягкий чпок топора, раскалывающего полено. Спиной вперёд он вынырнул в вечерние сумерки, поспешил мимо хлева и глазеющих коз, мимо пятерых больших пней, иссечённых и выщербленных годами его ежеутренних упражнений с клинком. Упражнений, от которых, как оказалось, вышло мало толка. Теперь он знал, что колоть пенёк — плохая подготовка к тому, чтобы заколоть человека.

Его мать была сразу за пригорком. Она опиралась, согнув спину, на топор у старой колоды для колки, а Фестен собирал половинки дров и закидывал их на поленницу. Ручей немножко постоял, глядя на них. Глядя, как волосы матери колыхаются на ветру. Глядя, с каким трудом мальчик таскает чурбаки.

— Ма, — хрипло позвал он.

Она обернулась, на мгновение недоумённо заморгав на него.

— Ты вернулся.

— Я вернулся.

Он двинулся к ней, а она для верности воткнула топор уголком лезвия в колоду и поравнялась с ним на полпути. Пускай будучи намного меньше него, она по-прежнему удерживала его голову на своём плече. Удерживала одной рукой и прижимала к себе, обхватив другой достаточно крепко, чтобы стало трудно дышать.

— Сынок, — прошептала она.