Узники Маутхаузена работали не только в каменоломнях, но и на разных заводах и фабриках, находящихся вблизи лагеря. Особенно много было на химическом заводе концерна «Фарбенверке». Представители завода отбирали наиболее сильных и здоровых заключенных и на крытых машинах под усиленной охраной увозили к себе. Заключенных, попавших на химзавод, называли в шутку «химиками». Когда мне предложили, я с радостью согласился перейти из команды «парашютистов» в команду «химиков». Нас погрузили в закрытую машину и через час с лишним привезли к месту назначения. Нечто невероятное предстало моему изумленному взору, когда открыли брезентовый тент, закрывавший кузов нашего грузовика. На четырехугольной площадке, окруженной со всех сторон сосновым бором, стояло красивое здание с круглой куполообразной крышей из стекла и стали. Как мы потом узнали, здание это было четырехэтажное, но тогда нам оно показалось двухэтажным, так как первые два этажа оказались под .землей. Насторожила нас необычная организация охраны. Площадка, на которой стояли этот стеклянный дом и гараж для легковых автомобилей, была обнесена тройной изгородью из колючей проволоки и железобетонной стеной высотою в три метра, поверх которой пропущен электрический ток, о чем мы догадались по голым проводам, подвешенным на изоляторах. По углам возвышались сторожевые вышки, на каждой из которых виднелось по одному пулемету, напротив въездных ворот стояло артиллерийское орудие.
Тщательно проверив по списку, нас всех повели в здание, в специальном лифте спустили вниз и разместили в довольно просторном зале с искусственным освещением, так как дневной свет сюда не проникал. Мы ждали, когда нас погонят на работу, но вместо этого повели нас мыться в баню, которая размещалась на этом же этаже. Удивило нас и то, что после бани вместо полосатых брюк и курток нам выдали военную форму, но без знаков различия и без погон. На обратном пути из душевой мы явственно слышали детские голоса. Они доносились со второго этажа.
На обед и ужин нас повели в столовую. Она тоже находилась в этом же здании. Кормили примерно так же, как солдат. Поели мы на славу.
Ночь прошла спокойно. После завтрака к нам зашел незнакомый мужчина в белом халате и в пенсне, он подозвал меня к себе не по личному номеру, как принято в лагере, а по имени и фамилии.
– Тебя вызывает сам профессор, – сообщил он, коверкая русский язык на немецкий лад. – Шагай со мной! Поживей!..
Мы вышли в коридор и на лифте поднялись на четвертый этаж. Человек в пенсне привел меня в богато обставленный просторный кабинет, в котором кроме письменного стола с мягкими креслами и книжного шкафа находились какие–то непонятные вещи – не то машины, не то приборы. На стене висел портрет Гитлера.
Скоро появился и сам хозяин кабинета. Это был мужчина лет пятидесяти, ростом с меня, с толстой, бычьей шеей. Дрожь пробрала меня, когда я увидел его зеленовато–серые глаза, которые неподвижно уставились на меня из–под густых мохнатых бровей, черных, как смоль.
— Русский? — спросил он меня. Я кивнул.
— Сибиряк?
— Родился и жил в Семипалатинске,— ответил я.
— Семипалатинск,— повторил он.— Это в Казахстане?
Я опять кивнул.
— Да, знаю. Силенки есть?
— Достаточно,— скромно ответил я.
— Проверим,— сказал он.— Садись.
Мы сели друг против друга, поставили правые локти на стол, сцепились пальцами и, напрягая все силы, попытались прижать руку противника к скатерти. Долго это не удавалось никому из нас. Потом я заметил, как он начал сердиться, и, боясь неприятностей с его стороны, сдался.
— Подходяще! — одобрительно закивал он головой.— Скажи, жить хочется?
Его холодный взор снова привел меня в трепет. Мне показалось, что смерть находится где–то совсем рядом. А умирать не хотелось, и я снова кивнул.
— Силачи мне нужны,— сказал он.— Если сделаешь все, что я хочу, то будешь жить как в раю. Но хорошенько запомни: если когда–нибудь хоть заикнешься о наших делах, тут же умрешь.
Я обещал держать язык за зубами. Тогда он нагрузил меня работой, да еще какой!..
Елфимов тяжко вздохнул. Говорил он тихо и монотонно, то и дело останавливаясь и прислушиваясь при малейшем шорохе за дверью, а теперь перешел на шепот:
— Я думал: немцы меня используют на тяжелой работе, где требуется физическая сила, но я не стал ни землекопом, ни лесорубом, ни грузчиком. Слыхали вы когда–нибудь о таком мерзком животном, которого на бойне называют козлом–провокатором? Внешне он ничем не отличается от своих рогатых и бородатых сородичей, а делами — хуже и не придумаешь. Пользуясь тем, что козы и овцы имеют привычку всюду следовать за своим вожаком, люди приучили его заводить стадо за стадом в цех, где режут скот. Оказалось, немцы решили использовать меня в роли козла–провокатора при истреблении людей в лаборатории профессора Вагнера.
— Человека с бычьей шеей? Не так ли? — спросил Турханов.